Весной 2024 года власти российских регионов получили от командования 20-й гвардейской мотострелковой дивизии письмо с просьбой помочь с розыском сбежавших с фронта военных. В подготовленном командованием списке, к которому удалось получить доступ «Важным историям», было больше тысячи военнослужащих дивизии — контрактники, мобилизованные и даже срочники.
Данные о количестве дезертиров и так называемых сочников (самовольно оставивших часть) в российской армии официально не раскрываются. Опираться на статистику дел, возбужденных по статьям о дезертирстве и СОЧ, тоже полностью нельзя — до суда доходят далеко не все отказники. Список, оказавшийся в распоряжении «Важных историй», показывает настоящий масштаб бегства из российской армии во время войны. Только из одной дивизии сбежало больше тысячи человек, а всего в войне против Украины участвуют не менее двух десятков дивизий (точные данные засекречены).
Журналисткам «Важных историй» Ирине Долининой и Полине Ужвак удалось подтвердить подлинность этого списка. Мы также нашли несколько сбежавших военнослужащих дивизии и их родственников и получили доступ к другим внутренним документам соединения. Это история о российской армии на примере одной дивизии: рассказываем, как военные готовились к вторжению в Украину, почему они бегут с фронта, как в армии наказывают тех, кто отказывается воевать, почему погибло все командование дивизии и какие там были потери, а также зачем некоторые из сбежавших военных возвращаются на войну.
Имена героев изменены в целях их безопасности.
В Крым, «на учения»
У 20-й гвардейской мотострелковой дивизии из Волгограда репутация одной из худших в армии — там очень плохо относятся к военнослужащим, рассказывает Михаил. Ему 28 лет, после окончания военного института в 2017 году он попал в 20-ю дивизию. Так ему отомстил отвечающий за распределение комбат, с которым у него был конфликт, уверен военнослужащий.
В армейской службе Михаил разочаровался уже через полгода, но его заявления на увольнение игнорировались. В январе 2022 года он был направлен в Крым «на учения». «Когда мы уже были там, в Крыму, думали, что это такое своеобразное бряцание оружием. То есть мы тут себя обозначаем, какие мы грозные. Про большее никто ничего не думал», — говорит он.
Тогда на полигон Опук в Крыму было отправлено чуть более 2100 военнослужащих, говорится в документе о боевом и численном составе дивизии, который есть в распоряжении редакции. Такую же цифру называет и Михаил в разговоре с «Важными историями».
Только когда в середине февраля командование приказало Михаилу исследовать мосты и дороги на определенном участке в Херсонской области — «чтобы были видны варианты маршрутов», — он понял, что вторжение будет. «А убедились мы в своих подозрениях, когда устроили ложную отправку обратно. Дали команду всю неисправную технику погрузить обратно на эшелон. То есть это специально для СМИ, для каких-то наблюдателей делалось: что как будто дивизия убывает обратно в Волгоград. На самом деле вся техника просто неисправная была, а человек с ней четыре-пять поехало», — говорит он.
За несколько дней до вторжения военнослужащих 20-й дивизии начали убеждать, что украинские войска и подразделения иностранных наемников сосредоточены на границе. 24 февраля 20-я дивизия начала вторжение в Херсонскую область в Украине. «Когда снаряды с нашей стороны полетели — нам говорили, что это именно по ним и что это все превентивный удар. В целом все, и я в том числе, в это верили. Наверное, потому, что хотелось верить, а иначе было слишком страшно», — вспоминает Михаил.
Когда он вместе со своим подразделением пересек границу с Украиной, то увидел, что никакого скопления войск и ожесточенного сопротивления на границе не было: «На КПП было пару разорванных тел пограничников. Тогда глубинное понимание лжи уже было, но вот напрямую я себе этого все равно не признавал, этакий механизм психологической самозащиты сработал».
Потери
«Обещали „две недели, дольше вы там не будете“, слово офицера давали», — вспоминает слова своего командования другой военнослужащий 20-й дивизии. Сергею 22 года, и, в отличие от Михаила, он не профессиональный военный. Сергей попал на службу в 20-ю дивизию по призыву в 2021 году. По его словам, уже на третий день ему предложили подписать контракт — что он опрометчиво и сделал, а потом сразу же пожалел. В конце января 2022 года Сергей, уже будучи контрактником, сначала оказался в Крыму, а потом пошел в наступление на Херсонскую область. Когда стало понятно, что война не продлится две недели, как обещали, из его роты численностью 80 человек 60 «пошли в отказ», рассказал он «Идите лесом» — правозащитной организации, которая помогает дезертировать или уклониться от призыва.
Командиры 33-го полка, в котором служил Сергей, пытались переубедить отказников. «Мол, мобилизация будет, вас по новой мобилизуют один фиг, оставайтесь, деньги зарабатывайте», — вспоминает аргументы командования военный. Уговорам командиров Сергей не внял. Его вернули на срочную службу с двумя пометками в военном билете: «отказался от специальной военной операции на территории Украины» и «переведен на военную службу по призыву».
В 255-м полку, входящем в 20-ю дивизию, обстановка была гораздо более напряженной. За месяц с небольшим боев в этом полку погибли 15 военных, 91 человека ранило. 151 военнослужащий «отказался выполнять боевую задачу и убыл из района боевых действий», следует из справки о потерях, которая попала в распоряжение «Важных историй». Такие же данные привело командование дивизии в пояснительной записке по анализу сложившейся обстановки руководству группы войск «Юг» 5 апреля 2022 года, которая есть в распоряжении редакции. Командир дивизии Александр Горобец и начальник штаба Сергей Кенс указали в записке, что дивизия требует усиления в кратчайшие сроки из-за «неудовлетворительного морально-психологического состояния личного состава и неукомплектованности подразделений личным составом».
Михаил тоже хотел уволиться — в первые полгода войны контракты с Минобороны еще можно было расторгнуть. Но то, что делали с солдатами, отказывающимися воевать, его пугало. «Отказника приводили к командиру 225-го полка, и тот делал из него отбивную. Солдата от него уже выносили. А начальник штаба прямым текстом сказал, что, если со штаба кто-нибудь откажется, там рядом зиндан [подземную «тюрьму»] выкопали: «Будете там сидеть, думать над своим поведением». Или еще могли просто оставить где-нибудь, и добирайся как хочешь, оттуда 100 км до Крыма, а у солдата на руках ни приказа, ничего. Или старшины оружие специально не принимали».
При этом, по словам Михаила, тогда штаб был еще «более-менее адекватным»: «Например, командир дивизии [Александр Горобец] запрещал удары даже вблизи населенных пунктов артиллерией, потому что она у нас не очень меткая была, могла на километр промазать. Запрещал какой-либо контакт с местными жителями, то есть входить вообще в населенные пункты». Но летом 2022 года все командование 20-й дивизии погибло.
Уничтожение штаба
Штаб 20-й гвардейской мотострелковой дивизии, как и остальные подразделения управления и снабжения российской группы войск в Херсонской области, располагался на территории международного аэропорта Херсон в селе Чернобаевка. Российские войска захватили его 27 февраля и превратили в крупную базу со штабами, складами и техникой. Однако база стала легкой целью для украинских артиллеристов, которые регулярно обстреливали аэропорт из Николаева.
Многочисленные точные удары украинской армии по Чернобаевке породили множество шуток среди украинских интернет-пользователей. К концу марта 2022 года ВСУ восемь раз ударили по аэропорту. Однако местных жителей интернет-мемы на эту тему совсем не смешили. Если запреты командира дивизии, о которых рассказывает собеседник «Важных историй», и были, то соблюдали их явно не все военнослужащие. За время оккупации погибли около 30 жителей Чернобаевки, а о пытках российскими военными рассказывали даже подростки.
Несмотря ни на что, командование 20-й дивизии свою дислокацию не меняло. Утром 9 июля 2022 года во время очередного обстрела аэропорта украинской армией дивизия была, по сути, обезглавлена: погибли командир дивизии полковник Александр Горобец, его заместители, начальник штаба и начальник оперативного отделения. В некрологах погибших в российских СМИ нет никаких подробностей из обстоятельств их гибели — российские власти умолчали об обстреле штаба, украинские медиа писали об обстреле штаба 20-й дивизии из систем залпового огня HIMARS и гибели командира дивизии и его зама.
Михаил был свидетелем произошедшего: «После первого обстрела здание стало складываться. Как только все остановилось, все вокруг бросились разгребать развалины — оттуда еще слышны были крики живых. А потом прозвучала повторная тревога. Все бросились врассыпную по укрытиям. И в развалины начали второй раз снаряды ложиться. После этого живых там не осталось. Доставали только тела. Практически весь штаб был уничтожен: около 30 погибших».
Новый назначенный командир дивизии, по воспоминаниям Михаила, был еще хуже прежнего. «Для всех у него были оскорбительные наименования: например, саперов называл одноразовыми, разведчиков — сказочниками». Гуманитарные товары для местных жителей, которые завозили на оккупированные территории силами 20-й дивизии, при новом командовании оказывались на полках магазинов, утверждает он. А про нового начальника штаба Михаил говорит, что «настолько глупых и некомпетентных военных он встречал только среди солдат, и то очень редко».
Уже к концу лета 2022 года примерно четверть военных 20-й дивизии, около 500 человек, погибли, говорит Михаил. Велико было и количество тех, кто решил уволиться.
«Все уже устали, никому это все не нравилось. Например, мы были на одном месте, севернее Александровки, и там вдоль каналов линия фронта. И вот идешь километр, и никого нет, — вспоминает военнослужащий. — С одной стороны этого километра два человека, с другой — три-четыре, то есть линии фронта как таковой даже и не было. Из-за этого мобилизацию, в принципе, и объявили».
«Всех поймают, всех посадят»
После объявления так называемой частичной мобилизации в сентябре 2022 года контракты с Минобороны стали бессрочными — их действие продлили «до окончания СВО». Если раньше командиры лично приезжали на позиции агитировать отказников не увольняться, то теперь про увольнение можно было забыть. Тогда же власти ужесточили все «военные» статьи, а максимальное наказание за дезертирство (ст. 338 УК РФ) увеличилось до 15 лет заключения.
Сергей, которому удалось перевестись на срочную службу, потом «от нехватки адреналина» вернулся на контракт — сначала водителем КамАЗа, затем «в пехоту, на передок». Но после того как поссорился с командиром, решился на побег: «Дошел до крымской границы, вызвал подозрение, меня отвели на допрос к контрразведке. Я признался, что служивый. Они мне сказали: „Опоздал ты. Мобилизацию объявили, до нее куча вояк своим ходом возвращались, их пропускали, а сейчас, мол, извини“».
Побег военному просто так не простили. Командир батальона, по словам Сергея, заставил его идти 15 км пешком до позиций в резиновых сапогах, сам ехал рядом. Когда Сергей садился передохнуть, комбат стрелял ему под ноги из спортивного пистолета. «После того как комбату все же надоело меня таким образом воспитывать, он позвал ротного. Тот меня забрал, материл, орал, чтобы меня в яму посадили. Я побежал и смог оторваться от них: может быть, потому, что ночь была, или просто сослуживцы не хотели меня догонять».
Сергей находится в списке разыскиваемых «сочников» вместе с еще 1009 военнослужащими 20-й дивизии. Всего там 858 контрактников, 150 мобилизованных и два срочника. Среди них — 26 младших офицеров, один майор и два подполковника.
В базе федерального розыска на май 2024 года, которую собрала «Медиазона», нам удалось найти только 38 их полных тезок с совпадающим годом рождения, при этом 26 человек были добавлены в базу уже после февраля 2024 года. Это объясняется тем, что сбежавшие военные долгое время находятся в розыске только по определенным городам.
Еще как минимум 96 человек, совпадающих с данными «сочников» 20-й дивизии, мы нашли в приговорах гарнизонных судов по делам о самовольном оставлении части. По словам представителя организации «Идите лесом» Ивана Чувиляева, иногда на отказников заводят уголовные дела уже после того, как их поймали. «Они сбежали, ныкались где-то полгода, потом их ловят и предлагают: „Либо мы заведем дело, либо ты просто вернешься в часть и мы сделаем вид, что ты никуда не исчезал“. Поэтому та статистика, которую мы видим по делам, возбужденным за СОЧ, она в этом смысле, увы, не репрезентативная. Ее надо как минимум рассматривать вместе с закрытой статистикой военной прокуратуры», — говорит Чувиляев.
Всего с начала войны в гарнизонные суды попало не менее 11,7 тыс. дел по статье о самовольном оставлении части. Их число начало активно расти с марта 2023 года. В июле 2024-го оно достигло максимума — почти тысяча дел в месяц. На каждый рабочий день приходилось по 40 новых «уголовок» за самоволку.
В топе по числу поступивших дел — Оренбургский и Волгоградский гарнизонные суды. С начала войны каждый из них обработал более 400 уголовных дел о самоволке. Именно в Волгограде базируется 20-я мотострелковая дивизия, там же находится полигон Прудбой, откуда сбегали некоторые военные.
Большинство уголовных дел за дезертирство и самовольное оставление части заканчиваются условными сроками, писала раньше «Медиазона». Осужденные за любые воинские преступления гораздо чаще получают «условку», чем осужденные по другим статьям. За первое полугодие 2024 года условный срок получили 40% осужденных военных, тогда как среди общего числа осужденных доля таких приговоров только 22%, следует из данных Судебного департамента. Условный срок позволяет скорее вернуть военнослужащего на фронт. Как говорит Иван Чувиляев, во время войны заводить дела против дезертиров в принципе не в интересах государства: «Они хотят, чтобы человек просто вернулся на фронт. Поэтому они запугивают, что всех поймают, всех посадят, накажут, расстрел введут по этой статье».
«Его свои же увезли и убили»
В июне 2023 года в группе во «ВКонтакте», где родственники ищут пропавших военных, появился пост о Константине: «В марте последний раз выходил на связь. Важна любая информация!».
Константин пошел на войну добровольцем и служил по контракту в 33-м полку 20-й дивизии. Часто звонил семье — иногда по несколько раз в день. Рассказывал, что у него хорошие отношения с сослуживцами, что он нравится начальству. «Командир всегда восхищался им, говорил: „Мне бы еще человек семь, как ты“», — вспоминает в разговоре с «Важными историями» его жена Ольга.
С самого начала службы у Константина были проблемы с выплатами. «Путинские» он не получил, а его зарплата была почти в два раза меньше, чем на гражданке, утверждает Ольга. В отпуске Константин вместе с сослуживцами написали коллективное заявление по поводу выплат в военную прокуратуру Волгограда. Тогда инициативным военным начала угрожать военная полиция. По словам Ольги, им поставили условие: либо забираете заявление и возвращаетесь на фронт, либо посадим и заведем уголовное дело.
«Мой муж и ребята говорили командирам: „Мы не отказываемся назад ехать. Вы только платите нам то, что положено. Мы контракт подписали. Мало того что он подписан на три месяца, а в связи с частичной мобилизацией его автоматом продлили до окончания войны. Ладно, с этим согласились. Но, блин, выплачивайте то, что положено. Почему по телевизору говорят одно? Или для вас слово Путина не закон? Ну как так? Кому надо верить?"»
В итоге из 18 отказников только трое не вернулись на передовую. Двоих суд приговорил к трем с половиной и пяти с половиной годам заключения за самовольное оставление части, еще одному военному удалось сбежать, рассказывает Ольга. Константин вернулся на фронт. В конце марта 2023 года у Ольги был последний разговор с мужем, тот был чем-то сильно расстроен и пообещал рассказать о случившемся вечером, во время следующего звонка. Но после этого разговора Константин больше не звонил и трубку не брал.
Как описывал потом ей произошедшее командир, после разговора с женой Константин вышел на улицу и не вернулся. На мужчину завели уголовное дело о самовольном оставлении части, представители военной прокуратуры и военной полиции приезжали домой, чтобы проверить, не прячется ли он по месту прописки, грозили, что подадут в федеральный розыск (на момент публикации текста Константин действительно находится в федеральном розыске и в списке «сочников» дивизии).
Ольга не верила, что муж мог самовольно оставить часть. «Я им говорю: „Подавайте, подавайте [в розыск], найдите мне его любого — живого, мертвого!“ Он же не мобилизованный был, это было его желание. Как бы он домой ни хотел, он бы так не поступил. Он мне всегда говорил, что „закончим войну, приеду, заживем, зеленый свет будет нашим детям“». К тому же один из сослуживцев Константина признался женщине, что оговорил ее мужа, подтвердив на допросе версию командира, что тот сбежал сам.
Как рассказала Ольга «Важным историям», через полтора года после пропажи мужа к ней приехали некие «люди со статусом». Судя по описанию этих мужчин, которое дала Ольга, это могли быть представители контрразведки, объяснил «Важным историям» военный юрист. Тем не менее мы не можем проверить эту историю.
«Как мне сказали, он поругался с командирами, с какими, правда, я не знаю. И его свои же увезли и убили. Я говорю: „А почему вы это не можете прикрепить к делу?“ Сказали, что не могут найти свидетелей. Никто на это не идет, потому что свидетелей убирают сразу. Все боятся», — рассказывает Ольга.
Про внесудебные расправы над российскими военнослужащими, отказавшимися воевать, говорят с начала вторжения. Так, в июле 2022 года пропали пять российских офицеров. За нежелание воевать их сначала держали в так называемом лагере отказников (по сути — тюрьме) в Брянке Луганской области, где военных избивали и угрожали расстрелом за отказ вернуться на передовую. А потом офицеров вывезли в неизвестном направлении, после чего их никто больше не видел. Про одного из офицеров родителям сообщили, что он погиб в результате «прямого попадания снаряда 152 мм на открытой местности».
Позже на территории уже Донецкой области российские военные развернули настоящий концлагерь для своих же. На территории заброшенной Петровской шахты на западе Донецка военных жестоко пытали, заставляя вернуться на передовую даже тяжелораненых: кто-то после этого перестал выходить на связь с родными, тело одного из военных вернули родным «в ужасном состоянии».
Недолеченных — на фронт
«Важные истории» изучили приговоры судов по делам «сочников» 20-й дивизии, чтобы понять, почему они бегут с фронта. Часто военнослужащие в судах говорят, что оставляли часть, чтобы ухаживать за больными родственниками или пожилыми родителями, «помогать по хозяйству», и планировали вернуться. Правда это или нет — неизвестно. Но с такими показаниями следствию сложнее доказать прямой умысел на оставление службы для переквалификации статьи за СОЧ (ст. 337 УК РФ) в более тяжкую — дезертирство (ст. 338 УК РФ).
По приговорам видно, что большинство «сочников», чьи дела доходят до суда, не пытаются прятаться и возвращаются жить по месту прописки, к семьям. «Многие думают, что у них есть уважительные причины, например семье надо помочь или жена болеет. Думают, что можно будет вернуться и ничего не случится», — говорит правозащитник и руководитель Движения сознательных отказчиков Артем Клыга.
Обычно такие самоволки закачиваются тем, что военнослужащие сами приходят в военкомат или возвращаются в часть, либо за ними приходит полиция.
Но иногда родственники могут и не знать о том, что их близкий оставлял часть, рассказывает юрист по военным делам, поговоривший с изданием на условиях анонимности. Во время своей службы в армии собеседник «Важных историй» занимался поиском дезертиров и «сочников». По его опыту, тогда сбежавшие солдаты часто не ехали домой: «Спрятались у женщины какой-нибудь или у местного фермера — квасят, работают».
Одна история про возвращение блудного военнослужащего в часть широко обсуждалась в 20-й дивизии. Во время войны заместителя командира дивизии по технической части не могли найти полтора месяца, рассказал «Важным историям» Михаил. Когда он наконец объявился, выяснилось, что он все это время с помощниками занимался хищением автомобилей у местного населения и вывозил их в Крым продавать. «Командир дивизии его просто отчитал, и все», — рассказывает Михаил.
Есть случаи, когда люди массово оставляют часть. Мы нашли пять судебных приговоров, когда военные 20-й дивизии сбежали с полигона Прудбой в Волгоградской области после новогодних праздников в 2023 году. Трое вернулись в часть самостоятельно, двоих поймала полиция и представители военной комендатуры. Все получили от трех до пяти лет колонии, одному досталась «условка».
Как следует из судебных приговоров, военнослужащие нередко бегут из госпиталей или во время медицинского освидетельствования после ранений. Так, именно ранение помогло Михаилу принять решение о побеге из армии. До этого он думал о том, чтобы нанести себе ранение самостоятельно, но не решался, потому что такие случаи, по его словам, тщательно расследовались. «Командир дивизии пытался запретить мою эвакуацию [по ранению], чтобы я остался на месте. Но в итоге меня все равно эвакуировали, — рассказывает Михаил. — В госпитале мне звонил комбат, спрашивал, когда я вернусь. А я ходить не мог. А потом мне сказали врачи, что есть неофициальное распоряжение офицеров даже недолеченных отправлять скорее обратно [на фронт]. Тогда я понял, что больше вариантов у меня нет и настало время [бежать]».
Легче всего уйти, когда человек находится в России, в госпитале, подтверждает Артем Клыга из Движения сознательных отказчиков. «Уровень закрытости там как в обычной поликлинике. Ну и в целом никакого давления нет. А в зоне боевых действий ты в поле сидишь буквально, у тебя с одной стороны стреляют, с другой стороны у тебя командиры. А если ты в тылу — высока вероятность наткнуться на ту же военную полицию».
Иван Чувиляев из «Идите лесом» также подтверждает, что чаще всего военные уходят в самоволку или дезертируют именно из госпиталей. Чем интенсивнее бои и чем больше раненых, тем активнее к «Идите лесом» обращаются военные с просьбой помочь дезертировать, говорит он. С весны этого года они получают особенно много обращений.
Количество обратившихся за помощью в дезертирстве в «Идите лесом» за весь 2024 год близится к 2,5 тыс. человек. Точное количество реальных дезертиров неизвестно — не все они выходят на связь после консультаций. И только несколько сотен из них уехали из страны, замечает Чувиляев (кто-то не решился на побег, кого-то задержали). В основном дезертиры бегут в Казахстан или Армению, так как у них есть только внутренние паспорта.
Основной мотив, который движет отказниками, по опыту Чувиляева, не меняется за время войны — «не хотят убивать и не хотят умирать». «Но, оказавшись в безопасности, многие из них все равно остаются в кошмарном психологическом состоянии, — говорит Чувиляев. — Они в подвешенном состоянии в эмиграции, не могут рассчитывать на гуманитарные визы, не понимают, чего им ждать и сколько. На них накатывает со всей мощью ПТСР [посттравматическое стрессовое расстройство]. Некоторые доходят до такого отчаяния, что идут сдаваться в российское посольство или в российскую военную часть в Гюмри (в Армении. — Прим. ред.)».
Самовольно оставившие свободу
Антон, мобилизованный «сочник» из 20-й дивизии, с которым поговорили «Важные истории», — как раз один из тех, кто планирует вернуться на фронт из самоволки. Он говорит, что оставил часть «по семейным проблемам» (у него двое маленьких детей, положенные выплаты он долгое время не получал), а возвращается, потому что «не хочет в федеральном розыске быть, портить отношения, чтобы потом детям в будущем что-то с карьерой было» и потому что «кто-то должен там быть, людей не хватает".
Некоторые возвращаются из самоволки после совершенных на воле преступлений. Один из военнослужащих 20-й дивизии покинул часть, чтобы «отомстить супруге за возникшую между ними ссору в связи с ее поездкой в Армению и игнорированием его телефонных звонков», говорится в его судебном приговоре. Мужчина добрался до дома жены, облил ее машину бензином и поджег, а потом сам сдался в полицию. За самоволку и хулиганство военнослужащий получил три года условно.
Как следует из судебных приговоров, добровольное возвращение в часть не редкость. Как объясняет правозащитник Артем Клыга, уже после оставления части к людям приходит осознание возможных последствий. «Человеку кажется, что здесь и сейчас возможна „уголовка“ и тюрьма, а абстрактная смерть, она далеко. Может, еще и не будет ни смерти, ни ранений. И он думает: „Я вернусь, и все будет хорошо“».
К тому же, говорит Клыга, в его практике было много случаев, когда уже оставившие часть люди понимали, что уезжать в один конец из России они не готовы. «У них возникает ощущение, что „там“ я хотя бы деньги зарабатываю, какую-то пользу приношу, и в целом — сейчас довоюем и вернусь, а иначе просто сяду в тюрьму, и все».
Михаил, который был свидетелем обстрела штаба 20-й дивизии и сбежал после ранения, полтора года скрывался на территории России. Сначала мужчина был в розыске в нескольких регионах, потом его объявили в федеральный розыск. Тогда он понял, что «так жить дальше уже невозможно», и начал узнавать, как с его статусом можно покинуть страну, вышел на «Идите лесом», и они помогли ему консультациями. Сейчас Михаил ждет интервью для оформления убежища в одной из европейских стран.
Михаил признается, что и ему было сложно вернуться головой в мирную жизнь. Там, где он находится, ему не оказали психологической помощи: «Но я смог сам себе помощь оказать. Например, про технику дыхания узнал, медитации».
Антон рассказывает, что среди его знакомых многие самовольно оставляли часть, но большинство возвращались и договаривались с командованием, избегая наказания: «Они себя на гражданке не находят. Тут суета суетой, а там как-то все попривычней. Долго ждали, думали, хотят ли они туда ехать, не хотят, либо же в тюрьму. По итогу захотели. С большинством я общаюсь, и все живы, никто не жалеет ни о чем. Ни разу не слышал, что кто-то под суд пошел».
Сергей так описывает свои чувства после того, как впервые разорвал контракт и перевелся обратно на срочку: «Было такое состояние… Ты буквально вчера с войны вернулся и чего-то не хватает. Адреналина. Вокруг спокойствие, это начинало давить — нет взрывов и выстрелов».
Он все-таки смог сбежать с фронта. Сергей год прятался на территории России, думал, что «может, получится отсидеться, пока Путин не уйдет или война не закончится». Но решил, что надо уезжать, и сейчас находится за границей.
Редакторка: Мария Жолобова
При участии Алины Данилиной, Анастасии Коротковой, Анастасии Калашниковой