На оккупированных территориях Украины — новых и старых — в воздухе разлито напряжение: будет ли проводиться мобилизация местных мужчин в армию РФ? Будут ли снова (как при «ЛДНР») ловить людей по предприятиям, рынкам и очередям или ограничатся объявленным в конце марта 2024 года призывом на срочную службу мужчин с 1994 по 2006 годы рождения? Меньше всего тут вспоминают о том, что все это — грубое нарушение страной-оккупантом Женевской конвенции. Просто местные знают: «тут может быть все». Как это «все» может выглядеть — разбирался корреспондент онлайн-журнала «Спектр» Дмитрий Дурнев в рамках совместного проекта «Спектра» и DELFI «Оккупированные».
С 5 октября 2022 года, то есть с момента «официального принятия» в состав Российской Федерации «ДНР» с ее бесконтрольным «русским миром», на оккупированные территории пришло российское законодательство со всеми своими правилами и практиками. Местами они оказались даже более «мягкими», чем полный беспредел «Донецкой республики». Оказалось, что людей нельзя хватать прямо из бани после смены в шахте и через три дня, кое-как одев в железные каски и форму 1950-х, бросать на штурмы Авдеевки и Мариуполя — с ними надо сначала заключить контракт, оформить, немного поучить, а заодно убедиться, что у них есть хотя бы паспорт «ДНР», а не только украинский. И еще, представьте, военным стали платить!
Для «ЛДНР» это была форменная революция. В 2014 году бойцам здешних «бригад», «полков» и «шахтерских дивизий» платили явочным порядком по триста долларов наличными на руки. В мае 2015 года, после формирования стандартных армейских корпусов по уставам армии РФ и под руководством российских генералов, те же 300 долларов (270 евро по курсу 2015 года) стали выплачивать на карту, но по актуальному курсу в рублях. Так появилась базовая ставка рядового в 15 000 рублей, которая продержалась — страшно сказать — до ноября 2021 года.
Рухнула и начала постепенно возрождаться промышленность, из нищеты вдруг вырвали врачей и учителей, повысив им зарплаты. Бюджетники в «ДНР» превратились в преуспевающий класс с прогнозируемыми и регулярными зарплатами. А военные все больше и больше маргинализировались, получая по-прежнему свои 15 тысяч (средняя зарплата сельского тракториста в России — 172 евро по курсу 2021 года).
Корреспондент «Спектра» и DELFI с интересом наблюдал, как в луганском саперном полку с апреля 2021 года ежемесячно готовили два комплекта зарплатных ведомостей: исходя из 15 и 20 тысяч базовой ставки. И раз за разом руководство цитировало финансовому отделу бессмертное: «денег нет, но вы держитесь». Про то, что война на носу, в Донецке и Луганске поняли, когда в ноябре 2021 года местным армейским рядовым стали вдруг платить целых 24 тысячи рублей в месяц (275 евро по курсу 2021 года).
На велосипеде в маске старика
— Началось все в феврале 2022 года — как призыв на сборы. Сказали: на три дня, сказали взять с собой «тормозки» (обед из дома) и все «по-легонькому», а на самом деле — на войну их побросали. Надурили так! Тот, кто жив остался, тот так и служит до сих пор или в «СОЧи» убежал (СОЧ — сокращение от казенной формулировки «самовольно оставил часть», означает дезертира), — вспоминает о первых днях февраля 2022 года Сергей.
Сергей — опытный парень, который осознанно и системно прятался от мобилизации все эти годы. Он согласился поговорить со «Спектром» и DELFI на условиях анонимности. Сергей никогда не работал «на дядю» — так тут говорят о работе в шахте или на заводе. Не регистрировался в «ДНР» как предприниматель или налогоплательщик. Найти его можно было лишь при помощи «самой мелкой сетки». От первой волны мобилизации он ушел гарантированно: на «сборы» призывали людей с официальных мест работы, оформленных, записанных в списки пусть не в военкомате, но на государственном предприятии (ГП) или в шахте под внешним контролем «ДНР».
— Потом начался набор этими местными властями — автоматчики просто ловили людей на улицах и отправляли в автобусы, на войнушку! — продолжает Сергей. — Инвалиды 3-й группы не котировались, местами со 2-й группой шли, с проблемами зрения. У меня у друга брат погиб в Мариуполе. Он работал на железной дороге, имел группу инвалидности, и его забрали. Он недели там не прожил. Тело нашли, три экспертизы сделали, подтвердили, что это он, но до сих пор семья деньги пытается какие-то получить за него.
— До сих пор, через два года, нет никаких выплат?
— Тут свои заморочки во всем. Эти полки — отдельные, они формировались из мобилизованных, могут сейчас существовать, а могут и нет. Его часть то ли погибла вся, то ли расформировали ее из-за потерь — и трудно что-то выбивать, нет никакой канцелярии. Такая печаль… Это в обе стороны работает — если твой этот полк-батальон, собранный наспех, расформировали, а ты подался в «СОЧи», то никто тебя и не ищет потом. Канцелярии-то нет! И никаких документов нормальных они толком не подписывали, какая-то одна бумажка сложенная была — как мандат в 1918-м — и все.
— А вы как не попались?
— Я не выходил на улицу, сидел дома, потому что людей ловили в магазинах, на рынках, в центре города, в очередях за водой — везде! Молодых пацанов и пенсионеров, понятно, не трогали… Сейчас практикуются маски стариков: переоделся, палочка, если в сумерках, [кажется], тебе лет семьдесят. Латексная хорошая маска стоит от ста долларов и выше — очень дорого по нашим меркам. Я не покупал. Я одно время на велосипеде ездил — его можно и бросить в любой момент и в любую улочку уехать, от пешего патруля гарантированно оторваться. Что они, стрелять будут среди людей?
Но тогда было не до масок, все было жестко — гаишники тоже в теме были, останавливали машины и могли забрать на войну. Потом, правда, легче стало: гаишников тоже забрали на фронт, вроде, не на первую линию, но полицию сильно проредили — в городе стало пусто. Всех загребли: и рабочих, и дворников из ЖЭКов, и из шахт. Нагребли людей из всего, куда могли дотянуться.
Было страшновато, потому что все время надо было прятаться. Жены в магазин ходили закупаться, все обязанности переводились на женщин. Ты выходил куда-то по поселку, а тут эти патрули в форме или в гражданском — могли и в машине сидеть, чтобы подъехать к тебе, если появился.
Плюс ко всему закрыли границу с Россией — в Ростов-на-Дону уехать было нельзя. Во-первых, по дороге можно было попасться патрулям ГАИ и пропасть, но потом с этим стало легче — пропали уже и сами патрули. Потом перед пограничным переходом поставили вагончик с сотрудниками МГБ (Министерство госбезопасности ДНР, аналог российского ФСБ. — Прим. «Спектр») и «военной комендатуры» — они непосредственно занимались проверкой: выпускать тебя или не выпускать, призывник ты или нет? Пока «ДНР» была полноценно у власти, никому проходу не было, на границе все решалось только за взятки. Потом (после прихода российских властей и массовой переаттестации местных служб. — Прим. «Спектр») эти местные посты начали разгонять, а россияне уже не придирались к мобилизации: посмотрят документы, проверят — и все.
Началась тогда новая эпопея: понемногу все пришло к какой-то системе: люди стали покупать бронь. Начался ажиотаж, бизнес был хаотичным: и по 100 тысяч рублей продавали, и по 50, и по 30, и по 20. Бумажки, справки…
— Разная цена — из-за разной «надежности» брони?
— Ну, во-первых, по времени отсрочки они различались. Понятно — еще у кого какие связи, кто где работал, кто что мог сделать… Например, сделать бронь как на какого-то торгового агента на три месяца — это одно. Если человеку нужно мотаться, чтобы работать, то 50 тысяч отдавали сразу.
Одновременно люди вкладывались в то, чтобы бежать отсюда, не попадать под мобилизацию — ехали в Россию многие. Но чтобы выехать, тоже нужно было платить, это было дороже [чем бронь]: такса в среднем за мужчину была около 100 тысяч рублей. Это был бизнес людей в тех самых вагончиках, нажились они хорошо.
Потом пошел поток «СОЧей», которые не хотели воевать и хотели бежать. Там такса была повыше: кроме «голых» денег, нужно было иметь связи, договариваться. Речь шла и о 150, и о 200 тысяч рублей за вывоз.
— А когда первые «СОЧи» появились?
— Сильно началось это после «референдума» и объявления российских законов. У меня друг год и два месяца держался [на войне], только потом сбежал. Еще одного дезертира я знаю — он бежал в Краснодарский край через год.
Справка «Спектра»
Российские законы официально были введены на оккупированных территориях Украины с 5 октября 2022 года после проведения с 23 по 27 сентября 2022 года псевдореферендумов о присоединении к России четырех областей Украины. Ни один из этих регионов при этом не был полностью оккупирован армией РФ: в Запорожской области под контролем Украины оставалось 60% территории вместе с областным центром, в Донецкой области ВСУ контролировали 40% территории, а в Херсонской области российские войска покинули свои позиции на правом берегу Днепра и отступили из областного центра города Херсон.
— Но мой друг не на законы повелся, — продолжает Сергей. — На него очень повлияло обострение на фронте — он увидел, что пошел «замес» перед Авдеевкой (в промышленной зоне Авдеевки ВСУ укрепили свои позиции и удерживали их в течение весны 2022 года и все последующие месяцы непрерывных кровавых штурмов, в которые бросали преимущественно неподготовленную пехоту из числа принудительно мобилизованных на территории «ДНР». — Прим. «Спектр»). А еще повлияло то, что его без какого-либо подписанного контракта незаконно вывезли в окопы, посадили там с автоматом. Официально их [военных] там не было. Это уже при российских порядках стали заставлять контракты подписывать и оформляться.
Но деньги — при том, что он не был оформлен, — он получал! Это давало ему возможность подкопить и красиво смыться, и — тьфу-тьфу — никто его не ищет. Живет как жил, по сторонам оглядывается. Сначала жил в стороне, сейчас осмелел и рядом с женой и детьми уже. Помогло, что у его части канцелярии толком не было, батальон понес потери сильные, «рассыпался» в Авдеевском углу (за два года беспрерывных атак на позиции ВСУ в треугольнике Ясиноватая — Авдеевка — Донецк погибло множество частей; батальон бросили в бой весной 2023 года. — Прим. «Спектр») — и проще стало.
Других дезертиров ищут по домам вооруженные представители частей. Если часть сохранилась и у нее документация есть — тогда все печально, нужно бежать в Россию. Там пока не ищут по наводке из «ДНР». Как в старые времена — «с Дону выдачи нет».
— А сам ты сейчас живешь нормальной жизнью?
— Ну, сейчас же все по-другому. Набирают по объявлениям, обещают по 200 тысяч рублей. Граница пока открыта для всех. Сейчас все занимаются другим: устраиваются в «правильные» места, где не убивают. В тыл, но на военную зарплату. Я знаю тренера по единоборствам, он уже пожилой, а вот служит, дочкам своим помогает с этих денег. Но все зависит от командования — пока там есть друзья, он — инструктор для новобранцев. А как будет дальше, непонятно: контракт заканчивается через пять месяцев, он мечтает как-то «пропетлять» и уйти. Контракт у него — 260 тысяч, очень существенные у нас деньги! Возраст у него «пограничный», такие стараются перед пенсией скопить…
Сейчас по мобилизации повестки приходят обладателям российских паспортов с опытом службы, званиями, навыками. Раньше «при ДНР» не смотрели на бороду, большой живот, возраст старше пятидесяти, а сейчас с этим чуть легче. Временно.
Форменная революция
До 2022 года Донецк жил в условиях перемирия, объявленного Минскими соглашениями: на центральном бульваре Пушкина дежурили десятки белых джипов мониторинговой миссии ОБСЕ, от бульвара распространялся узкий «пояс благополучия» — плотный ряд работающих баров и ресторанов. Центр жизни «ДНР» был в Донецке.
С февраля 2022 года по всем этим многочисленным штабам, казармам и складам начали системно бить ракеты ВСУ. Досталось и бульвару Пушкина, где один за другим расположились «офисы правительства ДНР» и резиденция врио главы «ДНР» Дениса Пушилина. В считаные месяцы Донецк перестал быть оазисом благополучия — местом, где, с определенными условностями, можно было жить, учиться, содержать семьи. Теперь эти самые семьи поехали снимать квартиры в непритязательную «шахтерскую» Макеевку — там не так стреляют…
Что касается мобилизации и ловли на улице потенциальных рекрутов и дезертиров, то все изменилось после 5 октября 2022 года — местных мобилизованных стали заставлять подписывать полноценные контракты с теми самыми «российскими» выплатами в 200 тысяч рублей. Даже после вычета налогов и обязательных поборов в подразделениях на фронтовой быт оставалось 170−180 тысяч рублей — космические деньги для давно уже нищего региона. А еще после волокиты и долгого сбора документов (если в них, к тому же, «все в порядке») — стало можно получать российские же выплаты на убитых. До 5 октября 2022 года местную набранную пехоту где-то держали на блокпостах, где-то бросали на убийственные штурмы. Мертвых хорошо, если привозили, или, еще лучше, если в военной части «скидывались» на гроб, а то бывало, что приезжали грузовики с телами в пакетах и жены искали в этих развалах «своего». Настоящие «счастливчики» работали до мобилизации на «отжатых» у украинских собственников шахтах и металлургических заводах. Российская компания УГМК выдавала своим бывшим рабочим, получившим ранение на фронте помощь, — 500 тысяч рублей, семьям убитых — целый миллион. Невиданные деньги.
Не мобилизация, а рекрутинг
Сейчас в «ДНР», как в типичном бедном российском регионе, идет не мобилизация, а происходит процесс, скорее, определяемый модным словом «рекрутинг» — людей вербуют на опасную, но высокооплачиваемую работу. Вербуют в первую очередь не военкоматы, а администрации или отделы кадров конкретных частей. Везде царит тотальная пропаганда. Издается еженедельная газета «Боевое знамя Донбасса», размещаются билборды, плакаты, листовки, объявления. В автобусах Донецка рассыпают календарики с рекламой службы в отдельном артиллерийском дивизионе. Отдельный жанр — СМС-рассылки от пехотных подразделений, танковых батальонов или «ЧВК МВД ДНР», вроде: «91-й ОСП (отдельный стрелковый полк) приглашает граждан на военную службу по контракту! Тел. +794…». Или: «Донецкое военное училище объявляет набор курсантов на обучение в 2024 году. Тел +7(949) …».
— Вы не представляете, как готовно люди идут к нам на комиссию, — рассказывает «Спектру» врач Кирилл, который работает в больнице на «новых оккупированных территориях». — Все мужики, кто устраивается на любую работу, должны сначала получить российский паспорт, а потом встать на учет в военкомат — это значит, прийти и к нам. Никто из них не хочет воевать, все искренне верят, что это все «понарошку» — не будет в наших краях мобилизации, вроде Путин об этом говорил! Ну, и еще дети 2007 года рождения и старше — их со всех школ ведут на медкомиссию для военкомата. А еще [приходят] те, кто собираются поступать в вузы — наши же все без конкурса практически, бесплатные, бюджетные, что МГУ и ПГТУ в Мариуполе, что в Бердянске, что в Донецке… Будущие студенты бесплатно идут на учебу, но только через военкомат! Ну, и наши медсестры, и врачи — кто принял российский паспорт, должен поехать в Ильичевский военкомат, встать на учет как военнообязанные.
Как же изменяется реальность людей, оставшихся под оккупацией, — продолжает собеседник. — Как они стремительно перерождаются. Причем никто их под дулом автомата не вынуждает менять паспорта, бежать сломя голову в военкомат, приписываться. Все делается по своей воле, потому что так удобнее: начальство на тебя не ругается, не угрожает увольнением, патрули — что на блокпостах, что разгуливающие по улицам — не пристают с вопросом: «Почему нет приписного?» И, главное, сосед же уже в военкомат сходил, и не призвали же! Бумажку выдали, ну и хрен с нею, авось не призовут! И номер машины российский взамен украинского соседи поменяли. А что? Зато теперь на блокпосте не дергают!
Ежедневно работая на приеме в клинике и наблюдая эту толпу, Кирилл приходит в отчаяние от покорной готовности этих людей к любой судьбе — от обстрелов до окопов. Ему кажется, что все это беспросветно.
Впрочем, есть и обратные примеры. Например, в Мариуполе на ликвидацию коммунальной аварии в начале 2024 года пришлось привезти рабочих из Санкт-Петербурга, потому что местных специалистов крайне не хватает. В коммунальной сфере вообще большой дефицит кадров — для официальной работы нужно официальная постановка на учет в военкомате, а попадать под возможную мобилизацию никто не хочет: в разрушенном до основания Мариуполе, где большинство мирных жителей убежали или погибли (так же, как массово погибли мобилизованные с улиц Донецка), гораздо меньше верят обещаниям Путина «не набирать в армию людей на новых территориях». Как видно, даже ради того, чтобы устроиться на работу, местные не торопятся оставлять свои данные в военкомате. Вот и приходится завозить коммунальщиков из далекого города на Неве.
Вопрос мобилизации как будто висит в воздухе — заберут, не заберут? В сильно пострадавших при штурмах Волновахе и Мариуполе на рынках ходят слухи о том, что местных как «потерпевших» не должны брать. Но при этом постановка на учет в военкоматах мужчин идет полным ходом, а с 28 марта все теоретические обсуждения перешли в практическую плоскость — «врио главы ДНР» Денис Пушилин издал указ о создании призывных комиссий и призыве в армию всех мужчин с 1994 по 2006 годов рождения. В условиях оккупированного юга Донецкой области это означает призыв всего молодого мужского населения с 18 по 30 лет. В российской армии тут никто, разумеется, никогда не служил.
Пока речь идет о так называемой срочной службе, но во что она выльется на оккупированных территориях Донбасса и какими методами здешних мужчин будут принуждать или уговаривать подписывать контракты с армией — бог весть. К моменту публикации этого материала призывная кампания усилилась только на блокпостах — там стали жестче требовать от молодых мужчин приписные свидетельства.
«Выборы Путина все перебили»
Еще один собеседник — Олег, мужчина за 50, отбыл серьезный срок в колонии. Нужно понимать, что до войны людей с «тяжелыми» статьями в украинских военкоматах навсегда снимали с учета. Соответственно военкоматы «ДНР» (так же, как и российские) его «не видят». А он, в свою очередь, как человек бывалый, помогал желающим «выйти» из армии и пройти границу в сторону Ростова-на-Дону: обеспечивал людям временное убежище, искал связи в армии, чтобы «не сильно искали», помогал найти надежный контакт для взятки на границе. Про грядущую мобилизацию в Донецке и Макеевке Олег ничего не знает (журналисты говорили с ним до 28 марта, то есть до объявления призыва на срочную службу).
— Мы вообще не слышим про мобилизацию, с этого фланга тишина — выборы Путина все перебили! — говорит Олег. — Единственно, зовут в армию на «толстую» зарплату, засыпают автобусы календариками [призывающими идти на фронт], привлекают в артиллеристы, везде — в газетах, на досках объявлений, в транспорте: «Заходи, ты наш, мы тебя любим!» «Только ты можешь спасти нас за хорошие деньги!» — главный посыл. Эти призывы уступают только выборам [Путина].
Я знаю десятка два «СОЧей» из моих старых товарищей, — продолжает Олег. — Все ушли из частей, когда стало можно, начиная с ноября 2022-го, окошко открылось, они все без документов были, без контрактов при «ДНР» — а тут их стали в армию России переводить, заставляли контракты подписывать, и многие сразу побежали. Среди моей двадцатки бежавших есть уже трое, умершие от тромбов всяких, но нет ни одного, кого бы толком искали. Правда, все ушли без официального оружия. Такое чувство, что нас оставили в покое — на время. Ну, пока выборы…
Этот разговор происходил до 17 марта 2024 года. Надо признать, что и после «выборов» президента России СОЧей ловить активнее не стали: пока в прифронтовой полосе ищут только вооруженных дезертиров. А что будет дальше — никто тут не знает.