Жертвами российского вторжения в Украину становятся не только тысячи людей, но и животные. Одни погибли, брошенные без еды и воды в наспех покинутых при эвакуации квартирах, другие — потеряли хозяев от ударов российских ракет, третьи, живя в дикой природе, страдают от обстрелов, четвертые утонули при прорыве Каховской ГЭС. The Insider поговорил с ветеринарами и волонтерами, которые продолжают спасать животных, несмотря на опасности, и выяснил, как вытаскивают медведей рядом со взрывающимися снарядами, делают кесарево сечение хамелеону в условиях блэкаута, спасают и отпускают обратно на волю сов, соколов и косуль, а также выхаживают львят, засыпая вместе с ними в одной кровати.
«Сережа звонил с фронта — спрашивал, как Каспер, а потом вдруг перестал»
Леониду Стоянову непросто найти время на интервью. «Добрый день или уже вечер — не знаю. Сейчас операция, и потом вас наберу, если еще никто не придет», — пишет он в ответ на ежедневные попытки с ним связаться. Леонид и его жена Валентина — одни из немногих ветеринаров в Украине, кто занимается лечением и эвакуацией экзотических животных. По словам Стоянова, таких специалистов можно пересчитать по пальцам:
«В лечении экзотических животных сложно получить необходимые навыки — таких ветеринаров немного, поэтому приходилось учиться и учиться: ездить на стажировки в разные страны, зоопарки, на конгрессы. Что мы и делали до полномасштабного вторжения».
Параллельно с учебой и конференциями Леонид и Валентина открыли собственную клинику. Vet Crew начала работу 16 февраля 2022 года — прямо накануне полномасштабного российского вторжения. С первых дней войны она стала спасением для сотен животных.
«В первую неделю войны люди начали приносить нам животных — подкидывали их через окна, оставляли у дома. У нас в клинике было их больше четырехсот, включая мелких. Спустя две недели мы стали принимать и кошек, и собак — было очень много брошенных, и мы не могли пройти мимо».
Работы было столько, что Стояновы успевали поспать лишь несколько часов в сутки. Во время российских атак на энергетическую инфраструктуру Украины Леониду и Валентине приходилось регулярно проводить операции в условиях блэкаута:
«Большинство наших пациентов — рептилии, когда температура в помещении падала, у них от переохлаждения начинались всякие болезни. Люди звонили с просьбой приютить их питомцев на время, пока не включат свет. Самки хамелеонов не могли откладывать яйца. Приходилось делать им кесарево сечение — доставать из них яйца, потом из этих яиц много хамелеончиков вылупилось. Мы оперировали без света довольно часто: использовали налобный фонарик, еще один фонарь держала Валя, когда ассистировала. Газовый наркоз не работал — приходилось из подручных материалов делать камеру для ингаляционного наркоза. Так и работали, пока у нас не появился генератор».
Некоторых из спасенных животных ветеринары забрали к себе:
«Например, у нас живет Каспер — это хаски. Каспер слепой. Его привязанного в лесу нашел Сережа, военный. Сережа — сирота, и всю свою любовь он направил на этого хаски. Он безумно его любил.
Сережа написал нам в Instagram, что его забирают на войну и он не может взять собаку с собой, но и уйти, не пристроив ее в нормальные руки, тоже. И мы взяли этого хаски на то время, пока Сережа должен был воевать. Каспер страдал, и Сережа тоже — их расставание было очень болезненным. Я попросил свою маму присматривать за Каспером, сказал: „Следи, это очень важный пес“. Сережа звонил, писал — спрашивал, как Каспер, а потом вдруг перестал.
Однажды ночью мама позвонила мне и сказала, что Каспер начал истерически выть, кататься по полу. Потом мы узнали, что примерно в этих числах Сережа пропал без вести, скорее всего, его убили — уже год от него нет вестей. И собака, очевидно, это почувствовала. Так Каспер остался жить с нами, мама в нем души не чает. Я связывался с коллегами — возможно, у нас получится вернуть ему зрение на один глаз».
Помимо Каспера у Стояновых живет еще одна хаски — Цо — ее ветеринары спасли из запертой квартиры:
«Нам позвонили и сказали, что рядом в квартире закрыли собаку — она там уже неделю сидит и воет. Мы приехали, открыли дверь и вывели ее. Хорошо, что в квартире был аквариум, из которого она пила. Позже объявился владелец, сказал, что не имеет претензий из-за того, что мы вломились в дом. Он рассказал, что когда их эвакуировали, то обещали, что они через три дня вернутся, и он оставил собаке еды на это время в мисках и закрыл ее, потому что автобус животных не брал. Собаку он забирать не стал, и с тех пор Цо живет у нас.
С ней были сложности, потому что она выросла с китайцами и не понимала ни слова по-украински. И нам сосед рассказал, что хозяин часто говорил собаке „Цо“, а „Цо“ в переводе с китайского означает: „Идем гулять“. И когда мы говорили „Цо“, то она прыгала, радовалась, и мы решили ее так назвать».
Многим животным, которые остались одни, Леонид и Валентина стараются найти новых хозяев, часть спасенных питомцев взяли к себе их знакомые и родственники:
«Мы всем распихивали животных, кому могли. У нас в семье помимо Каспера и Цо живет немецкая овчарка, которую люди бросили, оставив на заднем дворе. И еще одна дворняга — я не смог ее никому отдать и пристроил к бабушке. И магрибский макак Тосик, которого мы спасли из контактного зоопарка еще до войны.
А еще у нас сейчас рысенок, которого мы недавно забрали. Нам позвонили из animal.sos.odessa — это прекрасная организация, которая помогает животным, — они всегда к нам обращаются, когда дело касается енотов или лебедей, или других диких животных, и сказали, что есть рысенок, которого нужно пристроить. Теперь он у нас».
«Когда снаряд разрывается в воздухе, птицы от ударной волны падают и ломают крылья»
Помимо спасения животных из запертых домов и квартир, а также постоянного приема в клинике, Леонид и Валентина часто выезжают в горячие точки:
«Когда линию фронта сдвинули к Николаеву, мы приезжали в близлежащие села и раздавали корма и медикаменты. В частности, в село Шевченково — оно несколько раз было под оккупацией. Там живет мужчина, который приютил большое количество брошенных собак и кошек, и мы привозили ему корм и вакцины — ездили к нему целый год. В последний раз он рассказал, что люди вернулись в село и разобрали этих животных — осталась одна кошка из пятидесяти.
В одну из поездок мне нужно было проехать в какое-то село, и солдат посоветовал сократить дорогу. Я поехал и смотрю вдалеке такие огоньки, а потом слышу — у меня по машине как металла треск. Я пригнулся, дал по газам, а это русские обстреляли машину — в ней остались дырки от пуль. Они довольно далеко были — метров 150, но приятного мало.
А потом мы попали под обстрел уже вместе с Валей недалеко от Херсона — тоже отвозили медикаменты и животным, и солдатам. Там уже „Градами“ довольно сильно накрыло, но мы остались живы. Осколок один пробил дверь и задел меня через бронежилет — под кожу залез, но я думаю, это мелочь по сравнению с тем, что переживают наши воины».
И хотя Леонид говорит, что работа под обстрелами и постоянное ожидание прилетов уже стало частью реальности каждого украинца, постоянный стресс и беспокойство за судьбу животных дали о себе знать — в мае 2023-го у Леонида случился сердечный приступ:
«Мне провели две операции на сердце. Была клиническая смерть две минуты, но кто-то вернул меня обратно — значит, я здесь еще нужен. Буквально через десять дней после операции я уже опять ездил, хотя врачи сказали, что пару месяцев нужно поберечься».
Взрывы и обстрелы не единственная сложность, с которой сталкиваются врачи. Даже в мирное время доставить больное животное в клинику бывает непросто:
«Животное нужно занаркозить или, как мы говорим, „приспать“. Без этого нельзя. Если животное крупное, то оно может нанести травму как человеку, так и себе. После седации подключается система мониторинга, чтобы следить за глубиной наркоза, сатурацией, сердечным ритмом. Обычно в таких случаях мы складываем сиденье в машине, заносим туда животное, вводим в контролируемый наркоз и везем. Мы как-то забирали контуженного самца косули, который вообще не понимал, где находится. Мы его „приспали“, перевезли, довольно долго лечили и уже потом вернули в дикую природу».
Не меньше крупных животных, по наблюдениям Леонида, от боевых действий страдают птицы:
«Много птиц привозят наши воины. Когда снаряды разрываются в воздухе, совы, орлы, соколы, у которых тонкий слух, падают от ударных волн и ломают себе крылья. Наши ребята их подбирают, кормят, потом привозят к нам, мы их оперируем и затем либо сами выпускаем, либо передаем воинам, которые их привезли. Таких случаев очень много. Птицы — самые страдающие.
Буквально два дня назад мы выпустили двух сов на свободу. Одна, скорее всего, была с контузией, потому что не видела одним глазом — все время поворачивала голову, но на медикаментах довольно быстро пришла в себя. Пару-тройку десятков сов мы вылечили за это время.
Предыдущая сова у нас жила шесть месяцев — у нее был сложный перелом крыльев, и пришлось очень аккуратно фиксировать их на штифтах. Повезло, что перелом был не по суставу, потому что если перелом по суставу, то птица уже летать не сможет».
Много людей обращаются с просьбой забрать домашних животных. И когда ветеринары выезжают куда-то, чтобы отвезти помощь, то возвращаются обратно с клетками, полными кошек или собак:
«Мы когда везем корма и медикаменты, возвращаемся уже с котиками и собачками. Мы сейчас в процессе стройки так называемого центра реабилитации — приюта, и помещаем туда животных, которых постепенно пристраиваем после медицинского осмотра, вакцинации и чипирования».
Помимо домашних животных Стояновы пристраивают и животных из частных зоопарков: «Мы забрали львят, которых нам отдали на правах анонимности. Их мать убило снарядом, и владельцы не знали, что с ними делать. Мы выехали в горячую точку, и нам через третьи руки передали этих львят в спортивной сумке. Мы их долго выхаживали. Прошлые хозяева кормили их козьим молоком, животные были тощие и все время диареили. С самой маленькой львицей я спал, потому что у нее постоянно вздувался живот, и нужно было его практически непрерывно массировать. Помассируешь минут 20 — отключаешься, потом снова. Сейчас они уже в Америке, и с ними все хорошо».
Стояновы стараются помочь всем, однако место для содержания крупных животных у них ограничено, зато много мелких:
«Неважно — хомяк это, шиншилла или черепаха. Важна ценность жизни, которую ты можешь спасти. Легко надломиться психологически, и единственное, что нас поддерживает, — это чувство, которое возникает, когда ты берешь это тощее, поломанное животное, долго работаешь над ним, и потом возвращаешь обратно в дикую природу. Мы недавно сокола выпускали — ты его выпускаешь, он в небо уходит, и ты думаешь: „Я не зря, не зря живу“».
«На страусиной ферме погибло больше тысячи животных, мы спасали живых, прыгая через трупы»
С крупными животными, пострадавшими от обстрелов, работает Наталия Попова. Наталья не имеет опыта в ветеринарном деле, однако с начала полномасштабного вторжения она спасла сотни животных, которых оставили хозяева, уехав из зон боевых действий. А началось все с львицы Яны и организации приюта:
«Идея создания приюта пришла случайно, еще до войны. Ко мне обратилась организация по борьбе с живодерами Ursa. Major с просьбой спасти львицу со старым переломом позвоночника и в ужасном состоянии. Она была крайне истощена и с кучей проблем, поэтому ее никто не принимал. У меня тогда был конный клуб, и я подумала, что не смогу помочь. Все-таки львы и лошади не очень совместимы.
Когда мне показали эту львицу, у меня сердце остановилось, потому что там счет шел уже на часы. Мы за ночь сконструировали небольшой вольер — 32 квадратных метра, с деревянным полом и на следующее утро я ее забрала. Организация обещала построить вольер и обеспечить мясом, но ни того, ни другого они сделать не смогли.
Я очень надеялась, что она поправится и встанет, поэтому хотела построить ей полноценный просторный вольер. Правда, до этого она жила в клетке в два раза меньше с бетонным полом, а у меня тепло, но все же это недостаточное условие для содержания такого животного.
Поэтому я создала страничку на Facebook, которую назвала „Приют для львицы“, и стала обращаться за помощью. Но вместо помощи посыпались обращения: „Помогите! Лев умирает“, „Тигр умирает!“, „Медведя хотят усыпить!“. Я старалась всем помочь. Так „Приют для львицы“ стал „Приютом для диких животных“. Уже в период полномасштабного вторжения я объединила усилия с зоозащитной организацией UAnimals, и переименовала его в „Центр порятунку диких тварин“ Наталии Поповой».
С начала войны Наталия ездит в горячие точки, чтобы эвакуировать животных, к которым не решился поехать никто другой:
«На такие спасения — непосредственно под обстрелы — никто не выезжает. Животные страдают, мы не успеваем всех вытаскивать. В большинстве случаев это те, кто был на частном содержании — сидит медведь или лев в вольере полтора на два метра. Когда начинаются обстрелы, люди бросают их — без еды и воды. Наши военные находят этих животных и просят помочь. Тогда мы выезжаем и забираем их. Военные нас прикрывают, насколько это возможно. На данный момент мы спасли уже больше 700 питомцев».
Попова поясняет, что местные ветеринары в такие зоны с ней выезжать отказываются, поэтому седировать женщине пришлось научиться самой:
«Страшно убить, пока будешь седировать — они все там в плачевном состоянии, но слава богу, ни одно животное пока не ушло из-за этого. Они очень истощены. Раненые вообще не доживают до нашего приезда, понятное дело, что речь идет не о царапинах, а о каких-то серьезных ранениях, которые ни одно животное не перенесет, если не оказать помощь сразу».
Но больше всего Наталию Попову, по ее словам, удручает отсутствие у хозяев желания сообщить об оставленном животном:
«Я понимаю, что льва или медведя с собой забрать сложно, но от людей даже не поступает никаких обращений. Был только один случай из Кривого Рога, когда мужчина позвонил и сказал, что у него дома осталась львица, которую нужно спасти. Чаще всего военные находят уже постфактум мертвое животное. Ни у кого даже не возникает мысли сказать кому-то на блокпосту о своем звере или написать в зоозащитные организации».
Одного из таких брошенных хозяевами животных — медведя — Наталии удалось вытащить из разбомбленного дома в Бахмуте:
«Мы были с военными в Бахмуте, влетаем в частный дом — там уже развалено все. Единственное, что осталось — это вольер с медведем. От одного взгляда на медведя у меня начали трястись руки — он не мог стоять и был полностью обезвожен, в страшном состоянии.
В вольере осколком пробита крыша — дырка больше метра, сам вольер невысокий — метр восемьдесят, и медведь не мог из него выбраться. Делать анестезию таким животным очень рискованно. Тогда еще начался обстрел. Мне военные кричат: „Уходим!“ Я говорю: „А медведь как же?“ И никто не ушел, но обстреляли нас полностью. К тому моменту медведь уснул, мы погрузили его в микроавтобус и удрали.
Таких напряженных моментов у нас было много, но мы всегда выходили сухими из воды, отделывались легким испугом, скажем так. Я думаю, что это потому, что мы делаем хорошее дело, и нас Бог охраняет».
После эвакуации животные проходят реабилитацию, и уже потом решается вопрос об их дальнейшей судьбе:
«К сожалению, содержать животных у себя долго не можем, ведь мы не зоопарк. Как только появляется возможность отправить животное в хорошее место, мы начинаем занимается его транспортировкой. Если в Украине нет вариантов для безопасного и нормального содержания, то мы отправляем наших подопечных в Европу, Южную Африку, Америку или Англию».
Однако такая участь выпадает не всем: многие животные погибают от обстрелов и истощения, а кто-то просто не успевает дождаться помощи. Так случилось в Ямпольском зоопарке и на Ясногородской страусиной ферме — когда Наталия с военными смогли туда добраться, многие из содержавшихся там животных уже погибли:
«На страусиной ферме погибло больше тысячи, мы спасали живых, прыгая через трупы. Там были не только страусы, а целый зоопарк: верблюды, ламы, альпаки, рогатые бизоны. Почти все они погибли. Мы ездили туда шесть дней по два-три рейса, как на работу. Приезжали вчера, животные были живые, возвращаемся сегодня — уже все.
Мы когда забирали выживших, русские были от нас в метрах трехстах. Потом их уже отогнали на несколько километров, и мы смогли забрать крупных животных, а сначала по кустам лазали, прятались, собирали все то, что на руках можно было до машины донести. Пока вытаскивали, снаряды летали — впереди упал в 70 метрах, сзади — в ста. Рядом автоматная очередь прошла, но нас не зацепило. Я уже как-то спокойно на это реагирую — просто понимаю, что если судьба, то все равно не уйдешь».
«Барон спасает нас от мин и успокаивает животных, которые напуганы»
Помимо диких животных от российской агрессии пострадали сотни домашних. Их спасением в Украине занимаются несколько зоозащитных организаций. Одна из них — UAnimals, которая начала свою работу задолго до полномасштабного вторжения. Однако с началом войны список задач организации значительно расширился:
«Мы помогаем и кормом для животных, и вакцинацией, и стерилизацией, и финансируем отстройку того, что разрушили ракеты, — рассказывает волонтер организации Елена, — таким образом мы спасли многие приюты, где были пробиты крыши».
Помимо этого волонтеры UAnimals постоянно выезжают в горячие точки, чтобы вывезти оттуда брошенных животных:
«Неважно кто — коты, собаки, кролики, свинки, коровки, овечки, козочки, лошадки. Мы спасаем всех, кого можно. Нам часто звонят военные. В отличие от русских, наши не расстреливают животных, а стараются спасти. Звонят: „Мы вытащили кошечку, она беременная, пока к вам обратились — уже родила“. Сложно сказать, сколько мы уже рейсов совершили — больше двухсот, а количество спасенных животных уже исчисляется тысячами. Бывает, и сто животных влезает в один автобус, а бывает и 15−16 — в зависимости от их габаритов».
Елена поясняет, что работают они только по заявкам. На сайте организации есть специальная форма для обращений:
«Поступает сообщение, что где-то нужно кого-то эвакуировать — мы собираем рейс и сразу же выезжаем, потому что ехать наобум — большой риск. Бывает так, что мы ездим по точкам, собираем по одному животному на каждом адресе, а бывает, приезжаем, а там в одном доме сразу двадцать».
В первые месяцы войны, помимо большого количества собак и кошек, волонтеры UAnimals смогли эвакуировать и несколько крупных диких животных:
«В Бахмуте тогда спасли медведя, там еще обстрелы шли, и мы под обстрелами его вытаскивали. Так Бахмутом его и назвали, в Лимане тоже — назвали Лиман, мы всегда даем имя по месту, откуда вытащили. В Ямполе тоже — там был небольшой зоопарк, и из всех животных, что там были, выжил только медведь. Территория была оккупирована, и в тех вольерах, что мы смогли осмотреть, все животные были расстреляны».
Волонтеры постоянно подвергают себя опасности, однако, по словам Елены, спасая очередную кошку или собаку, не успеваешь об этом подумать:
«В работе мы больше концентрируемся на животных, потому что, если задумываться, попадет или нет, то лучше никуда не ехать. На прифронтовые территории надо заезжать спокойно, уравновешено. Нужно понимать, что там обстрелы, ракеты, мины и в любую секунду ты можешь попасть под прилет. Есть люди, которые едут, а потом в панике делают очень много ошибок. У нас уже было несколько ранений, слава богу, по касательной, легкие. Как говорят военные, если ты свою ракету не услышишь, то уже ничего изменить не сможешь.
Сколько успели загрузить животных, с таким количеством и уезжаешь. В эти моменты нельзя задерживаться на одной точке — это прямая мишень для попадания. Меня задели один раз, когда я кошку выносила к машине. Когда пошел обстрел, я прижала ее к себе, чтобы она не испугалась еще больше и меня не подрала. Я ее закинула в бокс, и мы поехали в безопасное место, а помощь уже оказывали по дороге».
На выездах волонтерам помогает пес Барон — он оказывает испуганным «пациентам» психологическую поддержку:
«Он — наш талисман, работает как психолог. Не знаю, как у него это получается, но он со всеми животными общается. Они тут все напуганные, а он действует на них, как успокоительное».
Елена говорит, что Барона спасли в первые дни войны, когда развозили военным помощь.
«Мы забрали его на блокпосту, рядом с Бучей — он там к военным прибился, вылечили — у него была рваная рана возле хвоста, и так он с нами и остался. Никто просто отдать его не смог — слишком мы сильно к нему привязались. Сначала он с нами ездил, пока лечился, а потом уже постоянно».
«Мы часто приезжаем в места, где уже по адресу ничего нет — просто на конкретную точку, и уже ищем разрушенное здание, ориентируясь по фото. Несколько раз в таких поездках Барон спас нас — дал сигнал: я пошла, а он остановил, загавкал на меня, и мы увидели, что там мина. А в другой раз тоже меня звуком предупредил, я в растяжку чуть не наступила, муж успел отдернуть меня, когда он залаял уже в последнюю секунду. Мы его ничему не обучали, это у него природное что-то. Он всегда чувствует, когда есть опасность для меня или для мужа», — говорит женщина.
Валерия, волонтер фонда «Ветеринарная эвакуация животных», также постоянно работает под обстрелами:
«Мы приезжали на место, которое было в 9 километрах от российской границы, и там были постоянные обстрелы, и много животных, которые пострадали и нуждались в лечении. Когда начинаются минометные обстрелы или летят ракеты, животные от стресса и шока могут стать агрессивными, нанести себе травмы или побежать куда-то сами не понимая куда.
Там еще было много ранений, которые мы лечили, зашивали. Работы у нас, на самом деле, достаточно много. К тому же в прифронтовых городах и селах часто приходят люди, у которых дома огромное количество животных на попечительстве — они забирают их у соседей, которые уехали.
В среднем таких животных всегда больше десятка на человека, и всех нужно прокормить, за всеми следить, а где им брать еду? Корма доставляют не так часто, особенно в села, которые постоянно обстреливаются. Обычно привозят то, что в первую очередь необходимо, поэтому часто их люди кормили кашей, которую привозила гуманитарка, ну и приносили к нам на осмотр».
«Мы сачками вылавливали из моря животных, смытых туда после подрыва Каховской ГЭС»
Но самым тяжелым испытанием и для животных, и для волонтеров стала катастрофа на Каховской ГЭС. Последствия для экосистемы, исходя из оценок экспертов, необратимы, а восстановление флоры и фауны вокруг ГЭС может растянуться на годы. Экологи из UNCG заявляли, что большинство живых организмов, населяющих Каховское водохранилище, погибло в первые дни затопления, а восстановление популяций рыб займет около десяти лет. О птицах говорить еще сложнее, но, по мнению специалистов, ряд видов, гнездящихся в этих местах, просто исчезнет.
Леонид Стоянов признается, что эта трагедия стала для него одним из самых сложных моментов за все время работы:
«Когда понимаешь, что миллионы животных погибли, потому что кто-то решил прийти и все разрушить, трудно подбирать слова. Когда подорвали ГЭС, всех животных, которые находились в этом водоеме, огромным потоком вынесло в море. Тритоны, черепахи, ящерицы, рыбы, гнезда птиц с птенцами — это как раз время, когда гнездятся краснокнижные на водоемах, — все это смыло в Черное море. И соленая вода начала вытягивать из них влагу. Мы ходили с сачками по берегу и вылавливали их.
Немало животных прибивало к Одесскому заливу уже мертвыми. Это и олени, и кабаны, и птенцы разных водоплавающих. Мы собрали несколько сотен, наверное, тритонов, черепах, лягушек на побережьях. В клинике их откачивали, лечили. Это две недели постоянного труда. Потом выпускали их в Дунайский биосферный заповедник — там большие озера и безопасно, но это 0,01% от того количества животные, которые там погибли».
Большую часть времени в Херсоне Леонид Стоянов плавал совместно с Красным Крестом. За это время они успели насмотреться всякого — и тяжелого, и трогательного:
«Там было одно село, которое превратилось в остров, — его целиком окружила вода, и большое количество животных оказались отрезаны. И мальчик с бабушкой, которые жили там, собирали их всех — у них набрался десяток кошек и собак. Мы приплыли и забрали их. И потом наши подписчики попросили помочь этой семье — у них все смыло, и мы помогли им, потому что они так по-доброму отнеслись к животным.
Помню собачку, которая нахваталась воды, и у нее был прямо гигантский живот, я там ее нажимал, и у нее, как в мультиках, фонтанчик воды изо рта вылетал. Мы очень долго приводили ее в порядок, а потом одна наша знакомая журналистка ее забрала. Сейчас это собачка чувствует себя прекрасно».
Волонтерам приходилось постоянно рисковать:
«Все сложно — когда ты плаваешь, а у тебя кошка сидит на козырьке дома, а вся его часть под водой, и вокруг до горизонта — вода. А лодки резиновые, и когда подплываешь к козырьку, можно лодку порезать — за это переживали сильно, чтобы самим под домик не сесть. Помню еще другую собачку, которую сняли, — она на кучке мусора плавала долго. Мы собирали всех, кого могли — с крыш домов, с деревьев».
Особенно завирусилось видео со спасением нескольких котят, которые с трудом удерживались возле забора:
«После этого видео нам около тысячи человек написали, что хотят забрать рыжего котенка. Одна женщина нас нашла через знакомых, работающих в органах. И я решил, что такая настойчивость должна поощряться. Она приехала из Киева, забрала этого котенка — назвала его Лео, вроде бы в честь меня, получается. А другого котика мы оставили себе, потому что те, кому мы его отдали, вернули его обратно, когда он заболел».
Сложнее ситуация была на оккупированной территории — российская сторона не пускала туда волонтеров и обстреливала тех, кто пытался помочь как людям, так и животным:
«Когда мы работали в Херсоне, наш катер расстреляли, — рассказывает Елена из UAnimals, — один раз нас откинуло волной, когда мина прилетела, а в другой — катер пошел на дно. Мы тогда как раз пришвартовались, и кто-то успел отбежать, а кого-то ранило. Потом нам показали видео, которое выложили орки, где они расстреливают волонтеров, и там как раз был наш красный катер с белой полосой».
Тяжелее всего, по словам волонтеров, было видеть полностью затопленные дома, где были заперты животные. Валерия, волонтер фонда «Ветеринарная эвакуация животных» рассказывает, что некоторых домов даже не было видно, а у деревьев торчали лишь макушки:
«Мы плыли на лодке, и мой друг заметил частный дом, где на заборе сидела кошка, а вокруг была только вода. Мы подплыли, я залезла на крышу и тихонько, чтобы не спугнуть, подобралась к ней и потом резко подхватила ее за холку. Она даже не царапалась, потому что наверное, понимала, что ее спасают. Это был второй или третий день после затопления и она, соответственно, все это время не ела и не пила, была очень истощенной. Мы сразу ей дали миски с водой и кормом.
Потом мы заехали в другой дом, где на чердаке находились три кота и собака. Они были очень напуганные и худые.
Некоторые животные сопротивлялись, и мы их очень долго вылавливали. У нас в лодках были специальные клетки, куда мы всех сажали и, по возможности, сразу старались накормить. Также у нас были успокоительные препараты. Я старалась колоть каждое животное, чтобы немного снять им уровень стресса. Некоторым приходилось повышать дозировку, чтобы они смогли уснуть.
Были случаи, когда нам не хватало боксов, и животные от шока выпрыгивали из лодки в воду. Помню, мы выловили трех собак, а они начали обратно идти в воду, мы стали их опять вылавливать и затаскивать».
Из-за одной из таких дезориентированных собак Валерия едва не утонула:
«Была собака, которую мы вылавливали около часа. Мы хотели ее сначала покормить, чтобы она пошла в руки, но она была напугана. Мы оставили ей корм там, где еще уцелела крыша, и отошли, чтобы подождать. Но как только мы делали движение в ее сторону, она сразу же убегала. Мой друг уехал на эвакуацию в соседние дома, чтобы не терять времени. Я осталась с собакой одна. У меня был шприц с успокоительным. Поэтому, когда она подошла к веткам дерева, которые доставали до этой крыши, и спряталась за ними, я осторожно пошла к этим веткам, оперлась на них и поставила ей миску с едой. Пока она ела, я пыталась ввести ей седативное.
Когда я уже ввела половину препарата, собака вскочила и побежала. Я дернулась за ней, соскользнула с веток и пошла под воду. Я очень испугалась, потому что была одна, велись обстрелы, и было бешеное течение, а собака уже была почти полностью в воде, я пыталась ее ухватить, но никак.
В итоге я позвала ребят на подмогу, вылезла из воды, и мы поплыли за собакой на лодке. Она пыталась плыть против течения и была на одном месте. Мой друг схватил ее руками, и мы быстро кинули ее в клетку. Друга она, конечно, сильно покусала.
В Киеве мы нашли собаке новых владельцев, но, к сожалению, они не смогли с ней справиться, она у них сорвалась с поводка и сбежала. Это не тот хэппи энд, о котором я мечтала, потому что практически всех животных я пристроила. Я ее даже думала себе оставить, потому что мы проделали такой путь, чтобы ее спасти. Я очень себя виню».
Наибольшее число пострадавших животных было среди кошек и собак, но иногда попадались и совсем неожиданные экземпляры. Однажды Валерия спасла курицу:
«Когда мы возвращались к берегу, увидели плывущую доску, на которой была курица — она пыталась эту досочку клевать, а вокруг была вода, и она просто ждала смерти. Курицы — примитивные существа, которых просто кормишь, а они тебе за это несут яйца. Но когда мне передали ее в руки, курица сильно ко мне прижалась, уткнулась клювом в руку и уснула. Скорее всего, все это время она стояла. Ее потом забрал брат моего коллеги».
Зоозащитные организации и ветеринары Стояновы имеют возможность продолжать свою работу во время войны благодаря добровольным пожертвованиям и поддержке зарубежных партнеров.
Вы тоже можете внести свой вклад в спасение животных, страдающих от войны.
Пожертвовать Стояновым, можно на сайте Vet Crew.
Пожертвовать Наталье Поповой можно здесь.
Пожертвовать организации UAnimais можно на официальном сайте.