До начала полномасштабного вторжения Юлия Волкова с мужем и двумя сыновьями жили в Мариуполе Донецкой области. Женщина служила в полиции полиграфологом (принимала показания при помощи детектора лжи), ее муж Сергей Якимчук — в полку «Азов».
Когда российские военные начали осаду Мариуполя в феврале 2022 года, Сергей остался в городе держать оборону, а Юлия с детьми смогла выехать из города. С собой она взяла ноутбук и полиграф. О том, как ей удалось выехать с оккупированной территории, и о своей нынешней работе с российскими военнопленными и украинцами-коллаборантами Юлия рассказала в интервью украинской службе «Радио Свобода».
«Или мы уезжаем, или мы погибнем»
— Я Волкова Юлия, мы с двумя сыновьями и мужем проживали в городе Мариуполь. Муж у меня — военный, он офицер полка «Азов», а я работала с 2002 года в милиции, потом в полиции. Жили мы в Левобережном районе Мариуполя. Как раз он и был оккупирован первым: мы тогда выехали к моей подруге в центр, — рассказывает Юлия.
Женщина говорит, что в начале марта начали бомбить центр Мариуполя.
— Мы детей поспускали в подвал дома, и они были там. Самолеты уже вылетали, на город падали авиационные бомбы. Дом у подруги был маленький, саманный, он, конечно, сложился. А подвал выдержал: его построил еще их дед, который прошел войну.
Эвакуироваться из города, вспоминает Юлия, предложила семейная пара, которая пряталась от бомбежек в том же подвале. Решиться на это было непросто, прежде всего из-за того, что в Мариуполе оставался ее муж.
— В тот период я вообще ничего не знала: где он, что с ним, где его подразделение. Но мы уже понимали, что что-то такое происходит, что все: или мы уезжаем, или мы погибнем.
Юлия рассказывает, что бросила почти все вещи и взяла с собой только ноутбук и полиграф.
— На полиграф я усадила маленького Даню, и все, был только рюкзак с документами. Была полная машина детей, и мы уехали: младший — Даниил, старший — Артем. И еще у меня была девочка Лиза, 6 лет. Я не знала, что с ее родителями, где они, что с ними произошло. Я просто забрала этого ребенка, потому что его нельзя было в этих руинах оставлять. Так у меня в тот период оказалось трое детей.
Проверки на российских блокпостах были жесткие, но Юлии удалось выехать с оккупированной территории и вывезти полиграф.
— Мы подъезжаем к пункту (пропуска), всех выводят на обочину, выворачивают все, всех из машины. А у меня — полиграф, малыш на нем сидит. Малыш спал, его прикачало, и вдруг он резко просыпается и видит военную форму в окно. И он так скребет по стеклу и говорит: «Папа!», потому что папа приезжал в военной форме. Мы все испугались, что сейчас они догадаются, что в семье есть военный, раз маленький так говорит. Но он не услышал и подумал, что, вероятно, малыш ему махал, и он ему начал в ответ махать, — вспоминает Волкова. — И нам говорит: «Проезжайте». А мы слышим, что ему кричат: «Ты машину проверил?», а он кричит: «Проверил». И мы уехали. Это был такой последний блокпост, где всех так проверяли. Так мне удалось вывезти полиграф.
Юлия говорит, что ей невероятно повезло — никто не опознал в ней сотрудника полиции. Ей удалось сохранить значок и удостоверение полицейского, а также удостоверение участника боевых действий, которым она является с 2014 года. Украинцев, которые служили в армии или полиции, при выезде с оккупированных территорий российские военные задерживали и часто отправляли на «дополнительную фильтрацию», а затем в колонии.
— В Запорожье нас встретили наши друзья. В этот же день мы сели в эвакуационный поезд и уехали в Киев, — рассказывает Волкова.
Муж Юлии был ранен, вместе с другими «азовцами» попал в плен. Его обменяли одним из первых — 29 июня.
«Всех военнопленных мы тестируем на военные преступления: мародерство, убийство, изнасилование»
— Сейчас я работаю оперативным полиграфологом в уголовном розыске Национальной полиции Киевской области. Вообще в полиции я очень-очень давно. С 2002 года я служу в рядах милиции, затем полиции. А полиграфологией я решила заниматься, когда родился мой второй ребенок. Когда он был еще маленьким, у меня была возможность пройти курсы полиграфологов. Это украинская школа: она по своей методике очень близка, даже почти идентична японской школе полиграфологов, — рассказывает о своей работе женщина.
Исследование на полиграфе, по ее словам, происходит только по добровольному согласию человека. Если оно получено, с человеком сначала проводят предтестовую беседу.
— Как проходит проверка? Человек сидит, не двигается. Тест состоит из блоков, в каждом блоке есть определенное количество вопросов, где-то 8−10 или больше. Я стараюсь не давать больше, потому что, когда идет блок вопросов, человек не двигается. Он смотрит прямо перед собой, ноги у него четко стоят на полу на полной ступне, и у него есть только 3 варианта ответа — «да», «нет» и «не знаю».
Человека просят соврать в ответе на свое имя и фамилию, чтобы увидеть, как организм реагирует на ложь. Также интересуются, употреблял ли он какие-то лекарства, успокоительные или алкоголь, перед тем как прийти на полиграф. Потом уже начинаются основные вопросы по тематике: если человек подозревается в совершении кражи, то это будут вопросы о краже, если в убийстве — об убийстве.
— Мои любимые датчики — это датчики кожи, которые крепятся на пальчики. Кожа вообще очень хорошо отдает реакцию на ложь. Есть датчик давления. Он крепится как обычный тонометр: замеряет давление. Есть датчики дыхания, отдельные для верхнего и нижнего дыхания. И есть подушечка тремора: на нее садятся, и она сразу же показывает каждое движение ногой, потому что двигаться нельзя, — раскрывает нюансы своей работы Юлия.
— Все это подключается к полиграфу, на котором все подписано: тремор, верхнее дыхание, нижнее дыхание, артериальное давление, кожная реакция, фотоплетизмограмма (изменения, возникающие при наполнении мелких сосудов кровью в зависимости от фазы кардиоцикла) и микрофон. Подключаемся к ноутбуку. Все, мы приступаем: на экране у меня полностью показывается полиграмма.
Юлия показывает на экран:
— Вот тут человек сказал ложь. Ну и здесь человек сказал неправду где-то. А красный флажок — это «нет»: человек сказал «нет», и это правда. Это он говорит правду, — расшифровывает она график.
— Иногда бывает в ходе тестирования, что я уже прошла свои блоки и понимаю, что да, этот человек причастен к воровству. Тогда я допечатываю себе блоки вопросов и буду искать, где находится украденное. Уже после процедуры я еще раз просматриваю полиграмму, реакции человека и тогда уже делаю выводы. И эти выводы приобщаются к материалам дела и вместе с материалами дела потом идут в суд. А уже в суде судья рассматривает эти материалы. Они носят рекомендательный характер.
Сейчас Волкова много работает с российскими военнопленными и украинцами-коллаборантами. Первых опрашивает на причастность к военным преступлениям, вторых — о том, как они сотрудничали с оккупантами.
— Вообще всех военнопленных мы тестируем на преступления против гражданских лиц, военные преступления. Это мародерство, убийства и изнасилования. У меня были случаи на полиграфе, когда было определено, что люди, которых я тестировала, убивали гражданских. Мало того, что они забрали у мужчины машину и на ней удирали. Они увидели человека, просто увидели человека и там себе подумали, что вдруг этот человек передаст, что вот они на этом автомобиле бегут. И они просто ехали себе, взяли и застрелили человека. А он даже не понимал, что происходит, он был гражданский человек! — рассказывает Юлия.
Она говорит, что по некоторым ее делам уже есть приговоры.
— Был у меня такой случай, когда человек приводил людей на расстрел к российским военным. Он понимал, куда ведет людей, слышал, знал, что там делается. То есть он не убивал сам, этот человек, но он водил к ним! Такой случай у меня тоже был. Что с этим человеком разговаривать? Мне нужно только написать свои выводы и все отправить, чтобы ребята дальше делали свою работу, чтобы этих людей судили и меняли как-то на наших ребят и побольше, побольше, чтобы наших ребят нам отдавали.
