С самого начала войны родственники сами ищут пропавших без вести российских военных — на украинских сайтах и в украинских Telegram- и YouTube-каналах. Российское Минобороны никаких списков не публикует.
Иногда родственникам везет и они находят пропавших живыми — в украинском плену. Тогда начинается борьба за спасение: они звонят на горячую линию российского Минобороны, чтобы пленного официально признали пленным и включили в списки на обмен. Там часто отказываются признать военного пленным по разным причинам: он поехал добровольцем, а не контрактником, или о потере должны официально сообщить из воинской части, или даже «пусть украинская сторона официально подтвердит, что он пленный». Тогда родственники начинают звонить уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой и в Красный Крест. Но и это не гарантия — как происходит признание пленным, никто не понимает. Как составляют списки на обмен — тоже. Например, почему Украина сообщила о 28 состоявшихся обменах, а Россия только о восьми из них?
«Важные истории» рассказывают истории четырех пленных, которых бросила Россия, но за которых борются их семьи.
«Они даже не знали, что у него позывной был Айболит»
Алина Максимовская, девушка пленного Андрея Завьялова
Андрею Завьялову 23 года. 1 сентября он улетел добровольцем из Приморского края от компании «Транснефть — порт Козьмино», как ему сказали, «охранять освобожденные территории». 5 и 8 октября интервью с ним появились на украинских телеканалах «Факти ICTV» и «Новини Запоріжжя». В них он говорит, что его «обдурили»: «Все утверждали, что „воевать вы не будете, вы не идете на боевые действия. Вы не военные. У нас работники в основном охраны, инженера, электрики, бухгалтера“. И там выяснилось, что мы будем вести боевые действия… Все, кто меня знает, — родственники, друзья! Никакой мобилизации, не надо соглашаться на это».
Год назад Андрей пришел в кофейню, где я работаю — и с тех пор мы не расставались. Он со мной очень заботливый, романтичный парень. Но при этом он — мужчина: своими руками построил для меня помещение кофейни, чтобы я не работала на кого-то. Не найдется того, чему он не сможет научиться: он рисует, пишет стихи, катается на мотоцикле. Вам перечислить, что он умеет в 23 года своих? В кадетской школе, где он сам учился, он тренер по скалолазанию, дети его безумно любят. Он их постоянно возит на соревнования, где они берут первые места. Каждый день спрашивают: «Как там Андрей Андреевич?» Они уже знают, что он в плену.
Андрей в «Транснефти» работал в службе безопасности — это охрана, получается. Мы, родственники пропавших, узнали, что летом, где-то в июне, к «Транснефти» обратилось Министерство обороны — попросили собрать добровольцев. Им пообещали, что они будут охранять «освобожденные территории» — Донецк, Луганск, где поспокойнее. Со всей России [по своим филиалам] «Транснефть», по нашей информации, собрала практически 500 человек.
Почему Андрей согласился — я не знаю. Но он мне не рассказал, что решил туда ехать, просто сказал, что поехал в командировку. Маме 6 сентября все рассказал: на тот момент они были в Ростовской области на учениях. Там они пробыли до 11 сентября, он тогда последний раз со мной переписывался. В ночь на 12 сентября они пересекли границу с Украиной. Точного местоположения на тот момент я уже не знаю. 18 сентября он написал маме с чужого номера: «У меня все хорошо, сюда не пиши, на связь выйду сам».
Мы собрали чат родственников, которые пытались что-то узнать, что произошло с другими «добровольцами» «Транснефти». Мы узнали, что уже 200 человек из 500 уехало домой. Нам сказали, что они отказались по своей воле, но судя по слухам они приехали раненые, а не добровольно отказались. Получается, там остается около 300 человек.
Каждый день мы находим кого-то раненым, кто-то лежит в госпитале. Мы сами отсматриваем Telegram-каналы, сами ищем их. Моего Андрея я нашла случайно. Мне дали номер раненого, он сказал: «Да, я знаю вашего парня. Он 17 сентября меня зашивал». Он же мне скинул интервью с украинского телеканала, сказал: «Это наши парни».
Им говорили, что они не будут участвовать в боевых действиях. Но их закинули в Красный Лиман после того, как они пересекли границу. Потом сказали, что это была ошибка, потому что ребята были неподготовленные. У кого-то это была ошибка — а сейчас сотни пропавших без вести. В видео [за кадром] на украинском говорят, что Андрей собирал вещи и писал увольнительную, но его не пустили домой. Это правда. Об этом даже его сослуживцы, которых я нашла, сказали: что ребята из «Транснефти» хотели разорвать контракт и уехать домой. Но им этого не дали сделать — и закинули на передовую. Андрея, видимо, поставили там медиком, санитаром-инструктором. Когда он заканчивал кадетскую школу, им обязательно надо было сдать оказание первой медицинской помощи в чрезвычайных ситуациях.
С 21 сентября Андрей считался в «Транснефти» пропавшим без вести. Я передала все, что узнала, работодателю Андрея. Это даже смешно: я, девочка, сообщаю им, что я нашла своего мужчину. Они даже не знали, что у него позывной был Айболит.
На следующий день, когда я узнала о том, что он в плену, мы пошли в военкомат, чтобы там сделали запрос о внесении Андрея в список пленных; вроде «Транснефть» свой запрос отправила, я звонила в Министерство обороны. Они дали мне номера — я начала по ним обзванивать, все говорят: «Это не наша компетенция, звоните в другое ведомство». До военной части в Ростове-на-Дону, откуда ребят отправили, я дозвониться не смогла. Я дозвонилась до Москальковой, в Красный Крест звонила. Также я писала письмо Путину на Кремль и, как мы все делаем, — под постом у нашего губернатора, чтобы он обратил внимание на эту ситуацию.
Сейчас Андрея нет ни в одном списке — как будто бы он дома. Но вы же его видели — вот он, сидит в очках парень на фоне украинского флага. Недавно нам сообщили, что его и не будет в этих списках, потому что он якобы доброволец от частной компании, а они официально в эти списки внесены не будут. Тут возникает вопрос: а как его тогда обменяют?
«Командир сказал: „Как только возьмем Харьков, будем искать“»
Владимир Томанов, дядя пленного Якова Ершова
Яков Ершов — контрактник из Карелии, служивший в Пскове. Ему 22 года. Он въехал на территорию Украины 24 февраля. Уже 28 февраля появилось первое видео с ним. Он сидит на стуле в термобелье, голос за кадром спрашивает: «Сколько стоит твоя жизнь?» Яков отвечает, что зарабатывает 33 тысячи рублей в месяц. На вопрос о том, что он делает на территории Украины, Яков говорит: «Нас обманули — сказали, что едем на учения в Белгород».
Когда он подписал контракт, точно не помню, в сентябре 2021-го, кажется. Уже тогда он знал, что поедет в командировку в Белгород — учения будут. У меня это не вызвало никаких вопросов — ну, будут и будут учения на границе.
Мы изредка созванивались — и 22 февраля он позвонил, сказал, что их привезли в Белгород наконец. А я живу неподалеку, хотел заехать его проведать. Он обещал позвонить, когда они обоснуются в каком-то другом населенном пункте области. Дальше — тишина, тишина, а потом 27 февраля сообщение приходит моей супруге во «ВКонтакте»: «Вы знаете этого человека?» — и фотография. Смотрим — Яшка наш сидит! Ну, знаем, туда-сюда. Потом появилось видео его допроса в плену. Потом ей даже на WhatsApp позвонил мужичок бородатенький — не знаю, кто он был, — чтобы сказать, что с Яшей все в порядке, его хорошо кормят. С ним самим нам поговорить не дали. И потом пошли другие видео с Яшей, штуки четыре. Одно — сразу, как их взяли. Остальные на коленях стоят, а Яша сидит — на ступеньках, в трусах, раздетый. Это точно были СБУ, а не нацики, никаких нашивок фашистских на них не было. Их спрашивают: «Знаете, как бошки отрезают? Сейчас дадим вас азовцам — тогда узнаете!»
Дальше жене во «ВКонтакте» посыпались сообщения. От пользователя Иосиф Кобзон: «Убивать его или нет?» И другие, типа: «Будете забирать своего сына?» Отправляли пользователи, у которых указано, что они из Украины.
Мать Яшкина, моя сестра Наташка, испугалась этого всего, сказала: «Не лезьте, люди работают, ФСБ работает, он в плену». Эфэсбэшники матери сказали: ни на какие звонки не отвечайте, ничего не надо и ничего не делайте, сидите молча. И Наташка глупость сделала: она взяла и поставила блок на все незнакомые звонки. Странички «ВКонтакте» мы закрыли. Это мы глупость, конечно, сделали. Не надо было никого слушать. Я сестре сказал потом: «Наташ, он твой номер стопудово знает. Вдруг они дали ему позвонить, он не дозвонился и ему сказали: „Тебя никто не ждет, не ищет“?»
Напрасно мы сидели ждали. Никакого результата работы, просто никакого! Как головой об стенку бьемся. Просто не знаем, куда еще идти — везде футболят. На горячую линию Министерства обороны звонил, Москальковой звонил, в Красный Крест звонил, даже в ВГТРК «Карелия». Из Псковской военной прокуратуры вчера пришел ответ: «Все действия командира правильные» — остальное все секретно, нельзя разглашать.
А какие действия у командира части? Звонил ему, начал он со мной плохо: «Вы кто? Дядя? Да хоть тетя! Нам нужно юридическое подтверждение, что он в плену. Чтобы из Украины ответили». Я говорю: «Вам самому-то не смешно? Какое еще подтверждение? Его в YouTube видел, можно сказать, весь мир. И вы не знаете, где он?» Командир сказал, что он в Харькове, а это неподконтрольная нам территория. «Что же, его никто не ищет тогда?» — «Нет. Как только возьмем Харьков, будем искать».
Мы боимся, что Украина не подтверждает, что он у них в плену, потому что фамилию записали неправильно. Я видел в одном украинском Telegram-канале фотографию Яши с подписью «Яков Яшов». Но Минобороны ничего не делает, чтобы уточнить, как он у них значится.
Нам показалось, что мы добились своего: в позапрошлую субботу нам отзвонились из Министерства обороны и говорят: «Ершов Яков Александрович в плену». Мы обрадовались, что поменяли его статус, — может, скоро обменяют. Звоним уточнить через два дня, а нам снова говорят: без вести пропавший. Ребят, вы что творите?
Мы добиваемся, чтобы домой вернули пацана. Обидно, вообще, за ребят; есть ощущение, что у нашего государства нет человека — нет проблем. Да, я сам уговорил Яшу идти служить, в наше время это самый лучший вариант. Но кто думал, что там вот такое будет? Мы же не знали этого. Я его уговаривал идти на север, в Мончегорск, в авиацию. Отслужишь — квартиру в любой точке России получишь и пенсия хорошенькая будет. В Кеми, откуда он родом, нет вообще ничего, только железная дорога — и все.
Честно говоря, не знаю, стал бы я его отговаривать, если бы знал, чем это все обернется. Я сам служил в свое время и Афган прошел. Знаю, как тяжело после. Но дело в том, что было бы хуже в начале марта, потому что они [украинцы] бы там наворотили дел. Донецка и Луганска уже бы не было.
«Мне сказали: „ЧВК — это не наши проблемы“»
Илья Нужин, сын пленного Евгения Нужина
Евгений Нужин был завербован ЧВК «Вагнера» в колонии. Интервью с ним опубликовал украинский журналист Юрий Бутусов 15 сентября. Через месяц он дал еще одно интервью. За решеткой Нужин находился с 1999 года, отбывал 24-летний срок за убийство. В интервью он рассказывает, что из его колонии на войну отправился еще 91 человек, на фронте его задачей было убирать трупы, за любую провинность могли «обнулить» (то есть расстрелять). Заключенный говорит, что с самого начала собирался сдаться в плен и вступить в легион «Свобода России». Воевать на стороне Украины он хотел, потому что имеет родственников в Украине и не поддерживает политический режим Путина.
Его арестовали в 1999 году, мне было восемь лет. Тогда телефонов не было — письма писали друг другу, потом перезваниваться начали, а потом интернет везде появился. В колонии было легко достать телефон, поэтому мы всегда были на связи, он был в курсе всех наших дел. Он сам по себе очень хороший человек, нас с братом очень любит. По видеосвязи познакомился с нашими женами, нашел с ними общий язык, общается с внуками. Внукам, конечно, объяснили, где дедушка — чего скрывать? В тюрьме он второй раз женился.
Он пользовался социальными сетями. У него на страничке постоянно картинки: Советский Союз, армия, Сталин там хороший, Путин плохой, все олигархи и всё новое время — плохое. Такой человек — старой закалки. Не нравится ему, что сейчас происходит в стране. СССР ему нравился, а новые олигархи, царь наш — бесят. В колонии раньше телевизор смотрели, чтобы новости узнать, а сейчас у всех телефоны, что хочешь на YouTube, то и смотри. И мы ему звоним, рассказываем, какая у детей жизнь «прекрасная» в кавычках. Говорим, что за учебу платить деньги нужны, зарплаты маленькие, цены растут.
Отец должен был выйти летом 2027 года, и мы его очень ждали. По телефону он рассказывал, что какие-то «события» у них происходят в колонии, но не распространялся. Потом сказал, что прилетал Пригожин, и он собирается к ним записываться туда. Мы его отговаривали, я говорил: «Зачем тебе это вообще надо, туда лезть? Вас будут использовать как раньше штрафбат был — пошлют на убой». Но он сказал, что у него какие-то проблемы в колонии, что спит с ножом под одеялом, что это его шанс вырваться. Я не знаю, что у него в голове было, может, он реально сразу подумал, что будет сдаваться в плен. В интервью он говорит, что у него родственники в Украине. Я этого не знал, но, оказывается, у него реально там брат деда и двоюродная сестра.
Когда он подписался на это все, их долго не забирали из колонии. А потом он пропал со связи, мы поняли, что его увезли. Он выходил на связь со своей новой женой, говорил, что они где-то в Луганске тренируются. Собственно, именно ей и скинули первое видео, когда его взяли в плен, — кто-то из его колонии увидел. Я его сразу узнал на видео, хотя выглядел он плохо. В колонии сидел — такой здоровый нормальный мужичок, а на видео прям постарел, еле дышал — видимо, что-то со здоровьем. На втором видео, правда, через месяц в плену, он поправился, хорошо выглядит.
Когда я увидел это видео, сразу позвонил в Министерство обороны, там мне сказали: «Мы к ЧВК никакого отношения не имеем, это не наши проблемы». Посоветовали обратиться в Красный Крест — там путного ничего не сказали, типа отвалите и все. Звонил [уполномоченному] по правам человека — да, там сделали заявку, что он в плену, звонили, что она зарегистрирована — и все, молчание. Я звонил в колонию, где он сидел. Там, как услышали его имя — «мы ничего не знаем», и бросают трубку. Потом ответил другой мужчина и сказал, что якобы папа «ушел по этапу». Куда ни звоню — всем пофиг. Такое ощущение, что всем насрать, грубо говоря. Человек сидел в тюрьме, свой срок не досидел, его отправили в частную какую-то непонятную компанию. Каким-то образом он там попал в плен. И никто за это отвечать не собирается. Понятно, что к заключенным как к людям второго сорта относятся. Зачем их беречь? Их забрали там мины искать и трупы по полю собирать. Чем меньше вернется, тем лучше для них — и тюрьмы освободятся. А уж тех, кто в живых останется, как-нибудь спишут. Думаю, отцу повезло попасть в плен. Хоть в плену, зато живой.
Мне кажется, хорошо, что он эти интервью дает. Если его вернут в страну, то хотя бы не убьют, потому что он уже известный стал — столько просмотров на YouTube. Мы понимаем, что его проще было бы устранить, «обнулить» — чтобы он много не говорил. Он уже и так много чего рассказал. В комментариях люди пишут, что восхищаются моим отцом, но есть и придурки, которые пишут: «Хохлы наняли актера!»
Мы, родственники, ничего в такой ситуации не можем добиться: он сидит в плену в чужой стране, оккупированной Российской Федерацией. Для меня Украина — чужое государство, туда вторглись наши войска. Оккупировали, получается. Это мое мнение.
У меня нет знакомых, кто бы туда рвался, чтобы прямо фанатик-патриот. И папа мой явно не патриот нашей власти, это я точно могу сказать. Ни меня, ни брата по поводу мобилизации не дергали. А вот окружающих, родственников — да. Не все пошли по повесткам, я тут с ребятами работаю [электромонтажниками] - никто не пошел, им это не надо. Дальние родственники — один сходил: на полигоне две недели просидел, пострелял, его отозвали — завод сделал бронь. Другой тоже пошел, а там места не хватило, его отправили домой. А потом он прислал то ли видео, то ли фото, на котором те, с кем его забирали… Ну и они там, короче… Много трупов… Разбомбили их. Он сказал, что его бог сберег.
«Обидно, что даже украинская сторона пошла на контакт со мной, а наши — нет»
Эсмира Старикова, жена пленного Алексея Старикова
Алексей Стариков — 46-летний многодетный отец из Великого Новгорода. Он отправился добровольцем на войну в середине августа — за заработком. 11 октября в Telegram-канале выложили фотографию взятых в плен российских военных, среди которых Эсмира узнала своего мужа.
Мы вместе работали в автосалоне — так и познакомились. Я развелась и вышла замуж за него. Ну как, почему? Таких других нет: надежный, заботливый, я таких не встречала до этого. И теперь я за него жизнь готова отдать, лишь бы его вернуть. У нас с ним трое общих детей: мальчику 14 лет, две девочки — пять и полтора года. Я сейчас в декрете, но ни копейки его зарплаты мне не пришло. Живу на то, что помогают люди.
В начале августа муж поехал в Чечню. Думаю, он повелся на пиар-кампанию университета спецназа в Чечне: они рекламу делали, что у них подготовка хорошая. У нас семья небогатая, хотел подзаработать. Муж говорил: «Вы не переживайте, три месяца пролетят быстро, я подзаработаю и приеду. В боях участвовать не буду». Десять дней их готовили, 12 августа он подписал контракт — все как положено, на три месяца.
Уже на следующий день его без разговоров бросили на передовую. Вы знаете, мы действительно верили тому, что показывают по телевизору: что сначала пойдут военные ЛНР и ДНР, потом наша армия, а эти добровольцы останутся в зеленой зоне помогать раненым. И что его точно на передовую не отправят. Но получилось наоборот. Мы все смотрели новости — вся Россия смотрит новости по телевизору. 29 августа, когда он последний раз со мной вышел на связь, сказал: «Выключи телевизор и больше не включай». Их снова отправляли на передовую. Я его уговаривала: давай расторгнем контракт. Он сказал, что такой возможности нет. Он своими глазами увидел, что там все не так, как обещали. Если бы я все это заранее знала, я бы никогда его туда не отпустила.
4 сентября мне позвонил его сослуживец и сказал, что он погиб. Я так поняла, они были на передовой под Соледаром. Я была в таком шоке, что не могла даже уточнить детали. 9-го числа он позвонил и сказал, что их тела достали и отправили [в морг]. Я ему поверила. Я тогда начала сидеть на всех Telegram-каналах: «Дохлая русня», «Дохлые рабсеяне»… Я искала его мертвым, просматривала все фотографии трупов, которые выкладывает та сторона. Я детям сказала, что папа погиб.
11 сентября, листая группу «Дохлые рабсеяне», я увидела фотографии пленных. Я узнала на ней своего мужа: он сидел на полу, глаза замотаны скотчем. Узнала по особенностям строения черепа, по тому, как он сидит — за 16 лет я хорошо своего мужа изучила. И все родственники его узнали.
На одной из фотографий на заднем плане висит табличка на стене на украинском: так я прочитала, что они в Центре занятости населения в Красном Лимане. Позже я увидела мужа на фотографии в канале «Дохлая русня»: мы связались с админом канала, он дал контакт человека, который пленил моего мужа. Он ответил на украинском, что не знает, куда дальше мужа отправили, что его задача была принять их: «Но можешь не переживать, к нему будут относиться хорошо. Что бы вам в рашке ни говорили, у нас реально хорошо относятся к пленным, все будет хорошо».
С этой информацией я пошла в наш военкомат в Великом Новгороде: «Давайте ставить его теперь военнопленным, надо же обмен устраивать». Мне сказали: «Помочь ничем не можем». Мне так обидно, что даже украинская сторона пошла на контакт со мной, а наши — нет. Мне говорят, что это фото — фейк. Меня очень это взбесануло: мой муж что, туда моделью поехал работать?
Во всех ведомствах отвечают, что мужа ни в каких списках нет, «он у вас служит». Муж должен сам лично позвонить и сказать, что он в плену? Свекрови только по ночам удается дозвониться до Минобороны. Нам там говорят, что информацию о том, что с ним, должна донести часть, где он прикомандирован. А это в каком-то городе в Чечне, у них там даже электронной почты нет, письмо первым классом будет идти восемь рабочих дней. Я два месяца звоню в эту войсковую часть — никто трубки не берет. Это просто издевательство над народом. Не вернулся и ладно? Следующий придет на его место, что ли? Мы сейчас делаем за министерство работу, сами находим мужчин по Telegram-каналам.
Если честно, я уже ничего не понимаю, что там [в Украине] происходит. Верните нам папу домой, и больше нам ничего не надо. Все остальное пусть они решают на своем высшем уровне, только чтобы к моей семье больше никто никогда не лез. Мой сын всегда хотел быть военным. Когда я ему сказала, что папа погиб, у него был шок. Он сказал, что никогда не будет военным. «Чтобы вы и меня потом так искали?»