Бывшая политзаключенная Наталья Херше рассказала «Радыё Свабода» о том, что происходит с Марией Колесниковой, о тюремной медицине и условиях, в которых вынуждены находиться политзаключенные, в том числе в ШИЗО.
«Ночью в ШИЗО наступает самое страшное и тяжелое время»
— Наталья, опишите условия пребывания в ШИЗО гомельской колонии, откуда Марию отвезли в реанимацию.
— День и ночь ты в камере шириной полтора метра и длиной три метра. Умывальник и унитаз-дырка. Заходишь туда, снимаешь с себя одежду, остаешься в трусах, тебе дают сильно поношенную униформу из тонкой ткани. Можно иметь при себе небольшое количество вещей — мыльница, футляр от нее, зубная паста, зубная щетка, туалетная бумага и кухонное полотенце. На ночь не дают ни матрас, ни подушку, ни одеяло. Прогулок нет.
24 часа в сутки ты в тесном помещении. Ночью наступает самое страшное и тяжелое время. Температура падает. Я сидела там в начале мая, но было холодно. Все заключенные носили еще и зимнюю униформу. Окно в ШИЗО в дырках, в специально сделанных тонких прорезях. Камера узкая, спрятаться негде, из окна сильный сквозняк. Спать при таком холоде невозможно. Пытаешься согреться, бегаешь на месте. Затем наступает изнеможение.
На пятый день я просто упала, сидя на тумбе. Полтора метра — ширина камеры. Двое нар сбоку во время отбоя ставятся на два цементных табурета. Но заключенных держат в ШИЗО по одной. Лежать нельзя в течение дня. Днем можно ходить, можно сесть на тумбу, но если ты склонишь голову на колени, им покажется, что ты спишь, тебя всегда разбудят, напомнят, будут стучать в дверь, что нельзя спать. Я этого не выдержала. Я просто опустила голову на колени… Больше ничего не помню, потому что упала и ударилась головой о висящую нару, потому что она окантована железным профилем. Повредила кожу головы. Вызвали медсестру, мне обработали рану и отвели обратно в камеру.
— Можно предположить, что Мария тоже могла упасть, сильно удариться, потерять сознание.
— Когда я была в ШИЗО, слышала, что в соседней камере ШИЗО находится еще одна заключенная, страдающая эпилепсией. У нее были эпилептические приступы. Я слышала, как тело бьется о пол. Пришла надзирательница, вызвала медперсонал. Минут через 15−20 они приходят с чемоданчиком, открывают дверь, наверное, меряют давление, дают таблетки, может быть, делают какой-то укол — и все. Приступ на тот момент уже закончился, и ее оставили в камере, дальше сидеть. Это методы лечения в ШИЗО.
Когда я заявила, что у меня начались проблемы со здоровьем, что болят суставы, мне сказали, что я получу медицинскую помощь только после того, как закончу отбывать наказание в ШИЗО.
Меня возмутил факт с больной эпилепсией, и когда я потом встретилась с начальником колонии, то спросила — как можно так поступать. Такое все узкое, она может упасть, удариться виском о железный край и умереть. Толстянков смотрит на меня и говорит: «Так никто же не умер еще».
«Первые 40 дней в ШИЗО — за отказ шить одежду для силовиков, последние 6 дней — за отказ снять летнее платье, которое надела под костюм»
— Сколько раз вы были в ШИЗО и сколько дней?
— Всего я провела там 46 дней. Первые 40 дней — за отказ шить одежду для силовиков, последние 6 дней — за отказ снять летнее платье, которое надела под костюм, потому что было очень холодно. Это был сентябрь 2021 года, меня должны были вывести на получасовую прогулку, и я надела платье под костюм, чтобы эти полчаса чувствовать себя нормально. Надзирательница подняла юбку, увидела платье, потребовала, чтобы я его сняла, я отказалась, за это меня отправили в ШИЗО на 6 дней.
Без матраца, без подушки, без одеяла было очень холодно. Сами они надели зимние куртки в сентябре 2021 года. Негде было спрятаться от холода. В некоторых камерах между нарой и унитазом есть металлическая ширма, так ее специально продырявили молотком по всей поверхности, чтобы и там человек не мог спрятаться от сквозняка и холодного воздуха.
— Вы говорите, что за вами все время наблюдали. Это значит, что если станет плохо, то должны быстро заметить и отреагировать?
— В первые дни камера ШИЗО была без видеокамеры, затем видеокамеры были установлены во всех камерах. Это упрощает работу надзирательницы. Она сидит за столом, у нее на компьютере видно все камеры одновременно. Если она видит какое-либо нарушение, то приходит и сразу говорит. Естественно, если кому-то плохо, она должна прийти и принять какие-то меры.
«В ШИЗО просьба о медицинской помощи просто игнорируется»
— Хочу процитировать пост бывшей политзаключенной Ольги Горбуновой, бывшей руководительницы убежища для жертв домашнего насилия «Радислава».
«Однажды я в СИЗО прощалась с жизнью, думала, что умираю и никто из медиков мне не поможет. Помню, как я лежала, плакала и мысленно прощалась с близкими. Я бы и не вспомнила про это, но вот уже почти сутки постоянно думаю о Марии Колесниковой в реанимации, все время вижу флешбэки и плачу.
Я не знаю, каково это — оказаться у них в заложниках на годы. Чтобы испугаться за свою жизнь, мне хватило нескольких месяцев больных почек от холода на Окрестина, двух ковидов, выкашливания легких, пары желудочных приступов, нарушенных гормонов, воспаления суставов и анального кровотечения от неподвижности, сниженного зрения, полного рта крови после нескольких недель отсутствия зубной щетки и всяких других „мелочей“. Когда я не могла дышать и задыхалась, врач хотел прослушать мои легкие через кормушку. На минуточку — моей подруге, именно так, через кормушку, проводили осмотр прямой кишки (не в СИЗО): он просто сказал ей „станьте спиной к двери и наклонитесь“.
„Да ничего страшного, просто зечка ***лась со шконки!“ и „Сдохни, только не в мою смену!“ — это цитаты от медиков СИЗО.
А двух политзаключенных, пытавшихся покончить с собой в карцере, сначала избили ногами (это было слышно), а потом отвели в медблок. Я знаю, что, скорее всего, Мария сначала вежливо просила о помощи (я как-то сидела через стенку от нее в СИЗО и слышала, как она с ними общалась), потом, скорее всего, требовала (это я тоже слышала), потом, скорее всего, призывала к человечности, ей было очень больно и она была напугана (она была в это время в ШИЗО колонии, и ей даже не могли помочь другие женщины), потом, скорее всего, она просто попрощалась с жизнью, а потом ситуация стала критической и ее забрала скорая из колонии. Только такой порядок оказания медицинской помощи в СИЗО и колониях. Других историй я не видела и не слышала. Живи, пожалуйста!»
— Наталья, скажите: за решеткой вообще можно получить медицинскую помощь? Какую?
— В ШИЗО просьба о медицинской помощи просто игнорируется. Я помню, как боль в коленях достигла апогея, я никогда в жизни не чувствовала такой боли. Я просто стонала. Я думала, что выйду отсюда калекой. Начальник медчасти сказал, что займется после выхода моим дальнейшим лечением, но ничего этого не было сделано. Могу представить, что Мария была в такой ситуации, как пишет Ольга, что она пробовала разные варианты, но все ее просьбы были не услышаны и проигнорированы.
Цель — чтобы ей было плохо, чтобы она испытала много физической боли, чтобы она была готова изменить свои принципы, свою позицию, которую она не изменит. Я не знаю, почему она попала в ШИЗО. Думаю, что это, вероятно, было спланировано администрацией, потому что найти причину, почему заключенную могут посадить в ШИЗО, — тысяча и одна возможность у администрации. Как сказал мне один оперативный сотрудник колонии, если у заключенной нет нарушений, это не значит, что она встала на путь исправления, это значит, что оперативный отдел плохо выполняет свою работу.
«Когда я была в медчасти, встретила там женщину, которая практически ослепла»
— Не могли бы вы дать оценку квалификации и человеческим качествам тюремных медиков?
— Это практически все врачи в погонах. Есть разные медики. Мало, но есть люди, сочувствующие политическим, надеюсь, и просто заключенным. А есть люди, которым все равно. В их числе заведующая терапевтическим отделением Силкина Светлана Александровна и еще один терапевт. Фамилию не помню, ее зовут Мария. Это молодая женщина, но тоже абсолютно без эмоций и сострадания.
Качество помощи? Когда я была в медчасти, встретила там женщину, которая практически ослепла. Она рассказала, что из-за администрации колонии, которая не выполнила сроки, ей не сделали вовремя операцию на глазах, и она практически не видит.
Я была свидетельницей одного эпизода на фабрике. Цех был полон работниц, которые шили форму для силовиков. Одновременно работала строительная бригада, красила стены масляной краской. Я возмутилась, на что инженер по охране труда сказала, что ничего не может сделать, надо делать ремонт. Вижу, как женщине стало плохо, она потеряла сознание, упала между машинками в узком проезде. Ее вывели на улицу, когда она пришла в сознание, посадили на скамейку, а через 30 минут снова посадили на рабочее место. Запах краски все еще был сильным. Она ничего не могла делать и потеряла сознание во второй раз. Потом приехала скорая, и я долго не видела эту женщину. Через три недели я увидела ее на костылях. Она стала инвалидом. Скорее всего, у нее был инсульт.
— Если у Марии действительно прободная язва, то после такой операции потребуется длительная реабилитация, особое питание. Насколько это возможно в колонии?
— Условия для реабилитации в колонии никакие. Слово «реабилитация» здесь употреблять невозможно. Я ей желаю, чтобы она как можно дольше оставалась в медчасти. В сравнении с обычным отрядом там легче. Ей не придется выходить на работу. Полноценное питание она не сможет получать. Ей могут дополнительно дать 100−150 граммов творога, одно яйцо в день и кусочек масла — 10−15 граммов. Люди в колонии сильно теряют вес из-за недостатка калорий.
«Самое главное — огромный стресс, которым пронизана каждая минута заключенной»
— Можете описать недельный рацион заключенной?
— Утром каша на молоке. В тюрьме каша на воде. Чай, хлеб, иногда масло. На обед суп, слипшиеся макароны и котлета, которую нельзя есть. Рыбную котлету часто дают, там можно было есть только корочку, но эту котлету надо съесть. Компот. На ужин могли быть ленивые голубцы, это месиво из капусты, немного фарша и моркови. Если ты не в карцере, есть возможность что-то купить в магазине. Можно купить сыр, который содержит белок.
Питание будет большой проблемой при восстановлении Марии. Когда она вернется в отряд, ей запретят лежать или сидеть на кровати. Она будет все время стоять или сидеть на стуле. Это нехорошо в послеоперационный период. Самое главное — это огромный стресс, которым пронизана каждая минута заключенной. День организован таким образом, что у тебя нет свободной минуты вообще. В правилах записано, что у тебя должно быть не менее часа свободного времени. Они дают час свободного времени вечером, но этого недостаточно, чтобы спортом заняться, например. Не могу представить, как может выглядеть полноценное выздоровление Марии в условиях колонии.
— Мария всегда передавала из тюрьмы оптимистичные послания — это соответствует ее сущности, но давайте попробуем описать условия, в которых она за решеткой. Она была вынуждена шить форму для силовиков, у нее есть около 15−20 минут в день на физические упражнения, если на них останутся силы. С ней нельзя общаться другим заключенным. Наталья, продолжите этот список исходя из своего опыта.
— Холод. Сейчас такой сезон, что идет дождь или снег, а высушить мокрую обувь негде. Один раз в неделю помыться — это не гигиена. С Марией никто не разговаривает — вообще не могу себе такого представить. Можно себя настроить и это преодолеть. Я так понимаю, что ее пытаются сломать любыми средствами. Если она шьет униформу, серьезных оснований, чтобы закрывать ее в ШИЗО, нет. Тогда они руководствуются тактикой — если нарушений нет, мы найдем. Скорее всего, это были придирки, за которые ее и бросили в ШИЗО. А не шить форму — самое тяжелое неповиновение для администрации.
— Что можно сделать для Марии людям, которые сейчас на свободе — как в Беларуси, так и за рубежом? Что можно сделать, чтобы не повторилась трагедия Витольда Ашурка?
— Молиться за всех политзаключенных, чтобы они живыми пришли домой, чтобы вернулись к своим семьям и родным. Стараться активно выражать свою гражданскую позицию, если не в Беларуси, то за рубежом. Участвовать в демонстрациях, чтобы правительства разных стран видели, что белорусы здесь, что проблема Беларуси никуда не исчезла и ее нужно решать. У меня часто бывают выступления и встречи в различных швейцарских СМИ, я всегда говорила и говорю о политзаключенных и о том, что нужно что-то делать…
— Кто для вас Мария Колесникова?
— Очень смелая и благородная женщина, достойная восхищения. Не знаю, смогла бы я сделать то, что сделала Мария, если бы меня вывозили за границу… Человек сознательно себя обрек на эти пытки. Для меня она остается идеалом нашей белорусской демократии. Надеюсь, что ее здоровье улучшится. Я ей очень желаю поскорее выздороветь и как можно скорее вернуться к нам.