Четыре года назад анестезиолог Максим Павловский переехал из Беларуси в Украину. Он сотрудник элитной киевской клиники «Феофания». 24 февраля руководство их медучреждения объявило: больница переходит на режим военного положения. Доктора, среди которых и Максим, стали работать с ранеными. На прошлой неделе белорус и его коллеги провели сложную операцию и извлекли пулю из задней стенки сердца военнослужащего ВСУ. Это не единственный случай, когда медикам из «Феофании» удалось помочь человеку с фронта. Максим рассказывает, каково это — спасать жизни во время войны.
Выловить Максима для интервью не так и просто: дел у медика много. Лишь неделю назад на ночь он стал приходить с работы домой, до этого месяц жил в больнице.
— Когда началась война, тех, кого могли, у нас выписали. Остались только тяжелые больные. Плюс поступали раненые. Пациентам ты можешь понадобиться и днем, и ночью, а ночью комендантский час, — описывает ситуацию собеседник. — В это время у медиков есть возможность добираться на работу в сопровождении бойцов ВСУ, но не хотелось напрягать людей. У них своих задач хватает. В итоге, мы с коллегами решили жить в клинике. Спали в подвале. Просыпались, шли на пятиминутку, работали, а к ночи снова спускались в подвал. После того, как российские войска отошли от Киева, стало легче. Раненых в последние дни нам не привозили. За окном не громыхает, сирены звучат реже — вот и появилась возможность вернуться домой.
Домой — это, в случае Максима, в киевскую квартиру, что находится недалеко от больницы. Уезжать за пределы Украины он не хочет.
— Мне сейчас важно помогать украинцам, — отмечает он и подчеркивает. — Это моя принципиальная позиция.
Максим родом из Лепеля. Закончил Витебский медуниверситет. Работал в анестезиологом-реаниматологом в Минской областной больнице, затем в столичной «четверке». В 2017-м его позвали в частную клинику в Одессу, а в 2020-м предложили вакансию в «Феофании» — учреждение, которое относится к управделами президента Украины. Максим возглавил отделение анестезиологии и интенсивной терапии для кардиохирургических больных, а также создал и стал руководить ЭКМО-центром. Если просто, ЭКМО — это метод насыщения крови кислородом при развитии острой дыхательной, также сердечной недостаточности.
— Это сложная методика, которая используется при COVID-19: в случаях, когда человеку уже не может помочь ИВЛ, — максимально доступно старается объяснить специфику своего дела Максим. — Задействуют ее и при пересадке органов, например, легких. Трансплантациями наше отделение также занимается. В январе 2022-го мы белорусско-украинской командой пересадили печень годовалому мальчику. В Украине это была первая подобная операция такому маленькому ребенку.
«На второй день войны мы уже приняли первого раненого»
Впереди, казалось, много планов, но началась война. 24 февраля в пять утра Максим проснулся от звука взрывов, а через пару часов уже находился на работе. Руководство приняло решение перевести госпиталь в режим военного положения и оказывать помощь солдатам и офицерам.
— Часам к 12 я пришел в себя и осознал, что происходит, — возвращается в тот день Максим. — Тогда же понял, что остаюсь и буду помогать. Подумал, так правильно, ведь правда на этой стороне.
— Много ваших коллег-медиков уехало?
— У людей разные истории: кто-то уехал, никому не сказав, кто-то эвакуировал семью. Это решения каждого, обсуждать их я не хочу, — отвечает врач. — В то же время двое медиков из нашего департамента ушли добровольцами воевать.
Привычная жизнь больницы также стала перестаиваться. Пять местных врачей, которые в 2014-м уже соприкасались с войной, провели коллегам краткие мастер-классы. Объяснили, как, например, надевать противогаз, что делать в случае применения химического оружия.
Параллельно часть клиники разделили на четыре зоны. Сюда, исходя из степени тяжести, поступают больные. В зеленую — те, кто после небольшой помощи может покинуть область сортировки. В желтую — чуть потяжелее. В красную — те, кто требует госпитализации, реанимации, либо сразу транспортировки в операционную. В черную — «пациенты без перспектив выживания в условиях массового поступления раненых».
Максим руководит красной зоной. Первого раненого он принял на второй день войны. У пострадавшего была взрывная травма конечностей. Его прооперировали. И сейчас с мужчиной все в порядке.
— В основном, у солдат и офицеров, которые к ним поступают, травмы конечностей, грудной, брюшной полости. Были пострадавшие с массивной кровопотерей. Недавно привезли пациента со взрывным ранением. КТ показало, что у него везде осколки, даже в глазах, — рассказывает доктор.
— Хватает ли гражданским врачам знаний, чтобы работать с такими больными?
— В обычной жизни мы занимаемся высокотехнологичной помощью. Например, извлекаем опухоли. Конечно, технически удалять опухоль и извлекать пулю — это не одно и то же. Но до операции все этапы мы проговорили, и было понятно, как это делать, — отвечает Максим. — К тому же, большое преимущество нашего центра в том, что он многопрофильный. У нас есть все специалисты, способные оказывать помощь в разных случаях.
— Как себя чувствует солдат, которому вы 7 апреля извлекли пулю из задней стенки сердца?
— Мы его уже выписали.
— Как так?
— Он тоже был удивлен. Говорил: «Думал, не выживу», — улыбается Максим и снова просто объясняет секреты своего дела. — Мы используем инновационные методы в анестезиологии плюс берем значительно меньше наркотических анальгетиков, чем при стандартном подходе. Это позволяет отключить человека от ИВЛ прямо в операционной. [После хирургического вмешательства] у пациента нет болевого шока, он активен.
Уже на следующий день после операции мы перевели солдата из реанимации в отделение кардиохирургии (к 9 апреля парень смог пройти по коридору. — Прим. Ред.). Из клиники его забирали сослуживцы, но на войну он, конечно, не вернется. Скорее всего его комиссуют.
— А что с пулей, которая в него попала?
— Ее забрала полиция, — отвечает медик и снова возвращается к теме раненых. — Есть и очень тяжелые пациенты. На третьи военные сутки нам поступил военнослужащий с проникающим ранением в живот. Пуля рассекла ему печень, сделала две дырки в кишечнике, прошла насквозь легкое и застряла в ключице. Была большая кровопотеря. В операционной с ним работали печеночные, торакальные и абдоминальные хирурги. Множество анестезиологов. Лечим его до сих пор, но главное — человек жив. Вообще из 50 раненых, которые попали к нам с начала войны, не получилось спасти только одну девушку.
— Что с ней случилось?
— Из Чернигова колонной машин они эвакуировались в Киев. Уже в городе, где-то в 4−5 километрах от нашей больницы, машину обстреляли. 20-летнюю девушку к нам доставили еще живой. У нее было ранение в затылок, очень тяжелое повреждение головного мозга…
«На войне умирают не только от российских пуль»
В апреле, после того, как россияне отступили от Киева, в «Феофании» возобновили плановую помощь. До этого здесь оставались только тяжелые гражданские. Медики одного из корпусов перевели пациентов в подвал. А у Максима и его команды такой возможности не было: не получалось технически. Человеку на ЭКМО, поясняет врач, нужна постоянная точка кислорода. К ней подключен аппарат, поэтому во время сирены, кто-то из врачей оставался с больными.
— Точнее, не совсем так. Если пациенты стабильны, то при громыханиях с ними оставался один медик. Он выбирался добровольно. Остальные коллеги спускались в подвал, — уточняет Максим. — А когда тревога случалась во время реанимации или операции, все просто продолжали работать. Не оставишь же человека одного на операционном столе. Да и к сиренам со временем привыкаешь.
В последнее время, говорит собеседник, сигналы тревоги звучат значительно реже: вместо 10−15 раз в сутки, 2−3 раза.
— Нужно понимать: на войне умирают не только от российских пуль. А также и от мирных болезней, — продолжает Максим и говорит, что с 24 февраля сталкиваться со смертью приходится чаще. — Оказывать помощь плановым и экстренным пациентом стало сложнее. Где-то есть проблемы с расходными материалами, кто-то элементарно не может или не успевает доехать до больницы.
— Расскажу историю нашей 60-летней пациентки с постковидным фиброзом легких. Она три месяца провела на ИВЛ, — говорит врач. — Лечение оказалось неэффективным и мы подключили ее к ЭМКО. Два месяца она была на аппарате, который работал в режиме искусственных легких. Стала вставать, делала первые шаги. Когда началась война и разбомбили кислородный завод, возникли проблемы с подачей кислорода в клинику. Нам пришлось подключить ее к двум концентраторам кислорода, хотя в мирной жизни делать этого нельзя, ведь, если аппарат остановить, человек умрет от гипоксии. Тем не менее, у нас получилось ее поддерживать.
— В конце февраля, во время очередной бомбежки, она удалила интродьюсер (прибор, который предназначен для беспрепятственного доступа в сосудистую систему проводников или, например, катетеров. — Прим. Ред.). Началось сильное кровотечение. Когда коллеги прибежали к ней, она еще была в сознании. Сказала: «Не волнуйтесь, я сделала это специально». У нее остались муж и беременная дочь. Видимо, она не хотела, чтобы они еще и за нее переживали…
«На родине у меня нет ни одного знакомого, который бы поддерживал войну»
Иногда даже в военное время случаются приятные сюрпризы: в марте в «Феофанию» с концертом приезжал лидер группы «Океан Эльзы» Святослав Вакарчук. Пересечься с ним, шутит Максим, у него не получилось: медик был в операционной. А его вот коллеги-белорусы успели.
— Кстати, в вашей клинике много белорусов? Рассказывая об операциях в соцсетях, вы не раз подчеркивали — это сделали украинские врачи с белорусскими коллегами.
— Я хочу, чтобы люди понимали: большинство белорусов в данный момент с украинцами. На родине у меня нет ни одного знакомого, который бы поддерживал войну. Простые люди на правильной стороне, — делится мнением доктор. — В нашей клинике работает трое белорусов. Коллеги знают, откуда я родом. Но ни разу с начала войны я не чувствовал с их стороны никакого негатива.
— Конечно, мне задают вопрос, почему с территории Беларуси на Украину летят ракеты. Я объясняю: «У обычных белорусов об этом никто не спрашивает». Знаете, когда я сюда только переехал, я встречал людей, которые говорили: «В Беларуси хорошо, повезло с президентом». Но в 2020-м всем стало понятно, что происходит в нашей стране.
— Когда работаешь во время войны, есть ли ощущение счастья от работы?
— Когда получается помочь пациенту, ты рад, — сдержанно отвечает доктор. — Сейчас, [после отступления россиян от Киева], работать легче. Но мы понимаем, все может начаться снова. Ничего не закончилось. Просто стало спокойнее, не более того.